Воин становится старейшиной

Нанеся визит вежливости «королю» Ахмеду, я обосновался в Карантине. Оттуда я ездил по стойбищам рендилле, знакомясь с их бытом, фотографировал женщин, навьючивающих бурдюки с водой на верблюдов, и приветливых престарелых моранов, явно томящихся от бремени мирных дней, наступивших в Марсабите.

Великий праздник рендилле

Меня удивило, что у многих воинов лица были разрисованы полосами пепельного цвета и что вообще вокруг царит какое-то приподнятое, почти праздничное настроение.

- Что за полосы на воинах? - осведомился я у одного из мужчин.

- Все должны знать, что вскоре мы уже не будем морана-ми и станем старейшинами,- с достоинством ответил он.- Эти полосы - знак того, что с новой луной дух моранов нас покинет.

- Это значит, что в ночь новолуния состоится элмугет - Церемония перехода воинов в старейшины?

- Да, ты верно понял меня,- величественно кивнул он головой.

- Где это будет?

- В Раматроби.

Я принялся «наводить мосты», пытаясь с помощью марсабитских знакомых добиться разрешения у вождей рендилле побывать на элмугете. Это главная церемония в жизни рендилле, пройдя которую их великовозрастные мужчины получают наконец право иметь жену. Переговоры шли довольно успешно. Их благополучному завершению особенно помогла одна встреча.

Как-то я заехал на бензоколонку заправить машину и рядом, на обочине дороги, увидел своего старого знакомца Лангичоре. Он сидел на большом камне и пил помбе из бутылки.

- Джамбо* (* Джамбо (суахили) - здравствуй.- Прим. авт.), мзее,- обрадовался я встрече.- Ты еще помнишь меня?

- Сиджампо.** (** Сиджампо (суахили) - я чувствую себя хорошо.- Прим. авт.). Я не так стар, чтобы забыть мзунгу, с которым так много ходил по горам,- тряся мне руку, проговорил он.- Что, опять хочешь попасть на наш праздник и опять тебя не пускают?

- Да нет, вроде бы пускают,- ответил я.- Великовозрастные мораны у рендилле не так строптивы и заносчивы, как молодые воины самбуру.

- Ну вот и отлично,- закивал головой старик.- Значит, скоро мы опять увидимся на элмугете.

- Ты будешь там, мзее?

- Иначе зачем бы я был здесь? - усмехнулся он.- Старый Лангичоре будет на элмугете и поможет тебе во всем.

Вечером, встретив Вако, я выяснил у него причины, побудившие Лангичоре появиться в Марсабите. Из слов аскари получалось, что существует целая каста ндоробо - своего рода странствующих мганга и церемониймейстеров, которых местные племена приглашают на свои ритуальные торжества. Лангичоре, оказывается, тоже принадлежал к этой касте.

К утру от пиршества остались одни лишь кости

Нилотские и кушитские племена, появившиеся на кенийском Севере гораздо позже ндоробо, очевидно, не имели собственных мганга и ритуальных лидеров и приглашали к себе подобных деятелей из среды аборигенов. Постепенно это сделалось традицией, и среди ндоробо появилась целая прослойка особо почитаемых отправителей культов, популярных среди всех соседних племен.

Не знаю, как развивались события, но через три дня Лангичоре прислал за мной в лагерь Карантина мальчишку. «...Мзее завтра с утра приглашает вас ехать вместе с ним в Раматроби»,- отдышавшись, выпалил он.

Путь лежал через знакомые черные вулканические плато, которые начинаются у когда-то извергавшего лаву Марсабита и тянутся до восточного побережья озера Рудольф. Шесть часов лендровер полз по нагромождениям туфов, и за все это время нам лишь один раз попалось стойбище рендилле. Оно представляло собою обнесенную колючими ветками круглую площадку. За колючим забором, также по кругу, стояли шатры, крытые верблюжьими шкурами. Рендилле обычно остаются на одном месте не больше двух - трех дней. Их шатры женщины без труда ставят и разбирают за пятнадцать - двадцать минут. На более длительный срок стойбище разбивают лишь тогда, когда в семье появляются тяжело больные или когда у женщины начинаются предродовые схватки. Но даже и в этом случае с нуждающимся в помощи в стойбище остаются лишь два-три человека. Остальные уходят по условленному маршруту. Их всегда гонит вперед отсутствие корма и воды для скота. В пустынях Хедад, Кайсут и Чалби травы, которую может найти скот в радиусе тридцати - сорока километров от стойбища, хватает лишь на один день. Поэтому волей-неволей, чтобы не потерять скот, рендилле должны через день преодолевать тридцать - сорок километров. Расстояния же между источниками и того больше. Предотвратить гибель коров от жажды удается лишь за счет запасов воды, которую транспортируют на верблюдах в бурдюках, сшитых из жирафьих шкур.

Чем ближе мы приближались к Раматроби, тем чаще попадались нам верблюды, увешанные бурдюками. Однако в отличие от обычных караванов, которые ведут женщины, на сей раз перед верблюдами шли мужчины. Это были мораны, спешившие на церемонию.

- Каждая семья, чьи мораны станут после элмугета старейшинами, должна прислать на церемонию жертвенного верблюда,- объяснил Лангичоре.- На них же мужчины везут воду, которой смоют с себя пыль тех лет, что они были моранами...

«Пыль тех лет, что они были моранами» - это не пышная фраза, а вполне реальный образ. Суровая природа, лишавшая людей воды, не разрешает рендилле растрачивать влагу на умывание. Свой утренний туалет они совершают, натирая тело верблюжьим жиром. Пыль пустыни, осевшая на этот жир, действительно, редко смывается. Если рендилле кочуют далеко от постоянных источников воды, по-настоящему вымыться они могут лишь в наиболее важных в их жизни случаях. Для женщины - это день рождения её ребёнка, для мужчины - ночь накануне обрезания и элмугета.

Мое появление в Раматроби было встречено очень сдержанно, совсем не так, как в горах Олдоиньо Ленкийо. Это объяснялось и более солидным возрастом моранов - рендилле, и тем, что кушиты вообще намного сдержаннее экспансивных нилотов.

По просьбе Лангичоре я показал трем старейшинам - рендилле, а потом и нескольким моранам, как далеко можно видеть в бинокль. Как всегда, высказывая удивление, они почмокали языками, после чего старейшины передали через Вако свое разрешение остаться мне на элмугете. Я преподнес им мешок сахара, и рендилле, забыв обо мне, принялись за свое дело.

Можно, конечно, понять состояние сорока-пятидесятилетних мужчин, которым наконец разрешили обзавестись семьей. В отличие от оседло живущих масаев или самбуру мораны у рендилле не строят для себя отдельных холостяцких маньятт, а кочуют вместе с родителями. Их племенные законы допускают тесные отношения моранов с незамужними женщинами, однако жениться они не могут и поэтому не имеют права иметь детей. Ребенок, родившийся от морана, считается незаконным, а отца его ждет вечный позор. Про таких моранов рендилле говорят, что они «не научились быть мужчинами». А в таком случае они так и остаются моранами - пожизненными воинами без права иметь настоящую жену и законных детей.

В последний день перед церемонией на зеленой опушке горного леса Раматроби начали строить огромное стойбище для проведения элмугета. В торжествах должны были принять участие мораны из восьмидесяти шести семей, кочующих на огромной пустынной территории. И каждый из них привел в Раматроби помимо жертвенного верблюда еще по восемь - десять транспортных верблюдов, которые тащили шатры и скарб всех участников церемонии. Присутствовать на элмугете разрешается старейшинам родов, отцам моранов и избранницам воинов, которые по окончании элмугета получат право стать женами посвященных.

Завтра они смогут выбрать себе жену

Весь день рендилле разбивали свои шатры, а из пустыни со всех сторон к церемониальной енканге шли и шли караваны. Об их приближении предупреждал гулкий звон деревянных колокольчиков, подвешенных на шеях верблюдов. К вечеру у подножия скал Раматроби вырос огромный круглый крааль. Около четырехсот шатров, образовавших пять вписанных друг в друга кругов огораживали огромную площадку, в центре которой бродили восемьдесят шесть белых жертвенных верблюдов.

Когда взошла луна, началась церемония омовения. Из сотен сшитых вместе коровьих шкур, по краям подвешенных к вбитым в землю кольям, было сооружено нечто вроде огромной купели. Мораны из каждой семьи подтаскивали к ней жирафьи бурдюки и выливали из них воду. Потом три вождя рендилле и Лангичоре, не раздеваясь, влезли в купель и, стоя в середине по колено в воде, по очереди обращались к моранам с короткой речью.

- Они воздают должное моранам, всю свою молодость и зрелые годы отдавшим защите стад, стариков, женщин и детей,- наклонившись ко мне, перевел Вако.- Они восхваляют их храбрость, ум и отвагу. Они говорят, что, покончив с жизнью моранов и став старейшинами, мужчины приобретают новые обязанности. Хотя они вскоре женятся, а затем сделаются отцами, они все равно будут в долгу перед племенем и его лидерами. Они исполняют этот долг перед рендилле, воспитывая хороших детей - будущих смелых моранов, выращивая хороший скот и приумножая богатство всего племени.

Четыреста моранов, сжав в руках копья и склонив головы, стояли возле квадратной купели, с благоговением слушая своих лидеров. О чем думали эти мужчины, которых старая традиция лишила многого в жизни? Принимали ли они эту традицию сердцем или лишь покорно подчинялись ей? Вспоминали ли они с гордостью о своей удалой юности, о походах против соседей или с сожалением думали о зря ушедших годах? А может быть, мысленно переносились в будущее, которое избавляло их от противоестественной боязни стать отцом?

Когда Лангичоре, выступавший последним, начал свое обращение к моранам, я навел фотоаппарат на купель и нажал электронную вспышку. Три стоявших там вождя обернулись и что - то гневно прокричали в мою сторону.

- Вожди говорят, что в этот вечер и все последующие вечера элмугета ничто не должно быть ярче луны,- пояснил мне Вако. И помолчав, добавил от себя: - Обычно во время этих церемоний не разжигают даже костров. Советую не рисковать: вожди разрешили тебе лишь смотреть, что здесь происходит. О том, что ты будешь пользоваться ярким светом, договора не было. Все увидеть можно и без него. Под тем предлогом, что ты оскорбляешь луну, они могут нарушить договор и прогнать тебя. Я вновь посмотрел на купель. Она была установлена так, что полная луна отражалась в воде как раз в ее середине. Вокруг ее отражения стояли старейшины. Очевидно, луне придавалось особое значение в этой церемонии.

Лангичоре кончил говорить и одновременно все четыре старика, стоявшие в купели, хлопнув в ладоши, издали протяжный, немного зловещий крик. Мораны ответили им резким отрывистым «ийе». Затем, как по команде, скинули с себя одежды, отошли от купели и, выстроившись в один ряд в длинную цепочку, побежали по поляне.

«Ийе! Ийе! Ийе!» - выкрикивали бегущие мораны, подпрыгивая, и резким движением как бы выбрасывали голову вперед. «Ийе! Ийе! Ийе!» - все быстрее и быстрее кричали они и в такт их ритмичному крику все быстрее и быстрее извивалась по поляне живая змейка из обнаженных, натертых верблюжьим жиром тел, поблескивавших в лунном свете.

У рендилле, как и у других нилотских и кушитских племен Кении, весь этот ритуал проходит исключительно под аккомпанемент человеческого голоса. Никаких тамтамов, никаких горнов и ксилофонов, так шумно сопровождающих ритуальные церемоний народов банту, здесь не было. Не было здесь также ни таинственных масок, ни устрашающих ряженых. Организаторы церемонии явно избегали мистики, они обращались непосредственно к естеству посвящаемых. Для придания таинственной торжественности обряду элмугет они взывали к самой природе.

- Ийе! Ийе! Ийе! - надрывно, уже срывающимися голосами кричали нагие воины, бешено прыгая по поляне, залитой голубым светом луны. «Ийе! Ийе! Ийе!» - вторил эхом темный таинственный лес. Эта обстановка всеобщего предельного нервного напряжения передалась даже мне.

Между тем три вождя и Лангичоре вновь вошли в купель, но стали на этот раз не посередине, а в одном из ее углов. С противоположного угла выстроились в очередь, чтобы войти в воду, все еще прыгающие и кричащие мораны. Они по одному залезали в купель, пересекали ее по диагонали, останавливались в том месте, где в воде отражалась луна, и, склонив голову, всем своим видом изображая покорство и смирение, шли дальше в угол, где стояли вожди. Те говорили им последние напутствия и давали отхлебнуть из большого бычьего рога глоток молока, смешанного с медом и кровью.

Некоторые из выстроившихся в очередь моранов, внезапно вскрикнув, вдруг падали на землю и, дрожа всем телом, принимались кататься по траве. Глаза их, как бы остановившиеся от ужаса, были обращены к луне, у губ появлялась белая пена. Это был не маскарад, а состояние глубокого транса, который я уже раньше наблюдал у многих нилотов во время ритуальных церемоний и танцев.

Другие мораны пытались успокоить своих товарищей, обращаясь с ними, как с больными, страдающими припадками эпилепсии. Трое-четверо мужчин садились на руки и ноги впавшего в транс, кто-нибудь просовывал ему между зубов толстую ветку, предотвращая тем самым укус языка. Минут через десять - пятнадцать конвульсивные движения прекращались, после чего находящегося в трансе морана относили к женщинам, которые обливали его водой. Еще через четверть часа, придя в себя, посвящаемый вновь прыгал среди моранов, стоящих в очереди в купель.

Для некоторых моранов свидание в купели со стоящими в углу вождями подобно часу страшного суда. Ведь одни из них могли подозреваться в трусости, другие - в связях с замужней женщиной или в неподчинении решениям старейшин. И тогда стоящие в углу четыре старца, посоветовавшись, могли отказать провинившемуся морану в праве стать старейшиной, на глазах у всех изгнать его из купели. Чаще всего именно такие, знающие за собой грех мораны и впадают в транс. Это объясняется страхом перед ожидающимся с минуты на минуту решением ритуальных лидеров. Другие же мораны доводят себя до состояния транса преднамеренно, желая тем самым показать, что они переживают свою вину. Так во всяком случае объяснил мне потом Лангичоре поведение посвящаемых.

Во многом элмугет у рендилле напоминает аналогичную церемонию эното у масаев и самбуру. Только у этих племен лайбоны дают свои последние напутствия посвящаемым не в купели, а в хижине, куда не допускаются женщины.

Большинству моранов старейшины разрешают остаться в купели. Примерно лишь один из пятнадцати посвящаемых отвергается стариками. Отверженный, смиренно склонив голову, уходит прочь туда, где его поджидают женщины,- как правило, те, кто надеялись по окончании элмугета стать его женами. Они рвут на себе волосы, рыдают и с помощью многочисленных подруг пытаются втолкнуть морана обратно в купель.

Четыре мудрых старца не забывают следить и за тем, что делают эти женщины. Если моран искренне и энергично сопротивляется, но все же оказывается опрокинутым в купель натиском возлюбленной и двумя - тремя десятками ее подруг, вожди могут «пересмотреть» дело морана, разрешить ему пройти обряд омовения и стать старейшиной. Но если старцы заметят, что отвергнутый ими ловчит, противится женщинам лишь для видимости, а на самом деле сам хочет попасть с их помощью в купель, вожди бывают непреклонны. Страшный позор ждет дважды отвергнутого. До самой смерти будут говорить о нем как о человеке, «который хотел стать мужчиной с помощью женщин ».

Почти до самого утра, до тех пор пока «солнце не начнет прогонять с неба луну», полощатся в купели счастливцы, смывая с себя «пыль времен моранов». Потом каждый из них заворачивается в заранее приготовленную белую верблюжью шкуру и идет в собственный шатер. Весь следующий день он будет спать в полном одиночестве, готовясь к следующей, не менее ответственной ночи.

Такова часть церемонии элмугет, которая сохранилась у тех немногих кланов рендилле, которые не приняли ислама и остались язычниками. Вторая же часть церемонии отмечается и рендилле - мусульманами.

Эта часть элмугета начинается на следующий вечер, как только взойдет луна. Это «варфоломеевская ночь» для верблюдов.

Каждая из восьмидесяти шести семей отдает для церемонии своего лучшего дромадера. Восемьдесят шесть белых верблюдов, впервые отмытые за всю свою тяжелую жизнь, ждут посреди маньятты своего последнего часа. Посвящаемые мужчины уже проснулись. Они натирают свои тела жиром и, накинув кожаные плащи, один за другим выходят из шатров.

Вновь протяжно кричат старики, и мораны, отыскав в стаде своих верблюдов, уже почуявших что-то недоброе, выстраиваются в ряд. Некоторые животные пытаются вырваться, убежать в пустыню, но обе пары ног у них крепко связаны. Единственно, что они могут свободно делать,- это мотать своими длинными шеями, на которых дребезжат деревянные колокольчики. Это дребезжание еще больше нагнетает обстановку нервозности, царящей на площадке.

Самый старший среди моранов одного рода берет в руки длинный плоский нож - пангу. Старики испускают звук иной тональности, и мораны, набросившись на верблюдов, начинают валить их наземь. Это последняя в жизни моранов возможность показать свою удаль и отвагу. Мораны, которые повалят и убьют верблюда первыми, будут в особом почете на празднике.

Но справиться с огромным животным даже четырем-пяти мужчинам не так-то просто. Верблюда положено убить с одного удара, воткнув пангу прямо в мозг, который легко уязвим лишь в определенном месте между ушами. Чтобы попасть туда, надо, чтобы хоть одно мгновение извивающаяся по песку змеиноподобная шея поваленного дромадера была неподвижной. Верблюды предпринимают неистовые усилия, чтобы освободиться от своих хозяев, которым они покорно подчинялись всю свою жизнь. Животные скидывают и подминают под себя людей, пытающихся навалиться им на ноги, конвульсивно извиваются, дико храпят. Но постепенно люди завладевают положением. То там, то здесь, рассекая воздух, вонзаются в верблюжьи головы тяжелые панги. Все реже слышен верблюжий хрип, все чаще раздаются победоносные возгласы моранов. Вот уже все восемьдесят шесть верблюдов лежат поверженными посреди церемониальной маньятты.

Быстро и ловко мораны разделывают туши, снимают с них шкуры, режут мясо. Шкуры поступают в распоряжение замужних женщин, которые тут же принимаются их обрабатывать. Верблюжий горб - сгусток белого жира - передается матерям моранов, которые, разделив его на необходимое число кусков, дарят их подругам моранов, своим будущим невесткам. Этот подарок - своеобразный символ того, что семья морана, обретающего право жениться, готова принять к себе его жен. Часть верблюжьего мяса режут на узкие полоски и также отдают женщинам - его будут сушить впрок.

Но наиболее лакомые куски верблюжьих туш мораны жарят на костре под раскидистым деревом. Так начинается пир по случаю окончания поры моранов.

Отменно наевшись, мужчины приглашают под дерево своих подруг, с которыми прыгают вокруг костров и безудержно веселятся.

Лишь на рассвете они скрываются в своих шатрах. А на начинающем голубеть небе уже появляются тучи грифов и марабу. Почуяв добычу, они парят над залитым кровью местом ритуальной резни, ожидая своего часа. Когда маньятта засыпает, они сплошь облепляют останки восьмидесяти шести верблюжьих скелетов и начинают свой пир. Потом к ним присоединяются гиены и шакалы. Когда вечером люди вновь выйдут из шатров, посреди маньятты они увидят лишь огромные груды начисто обглоданных белых костей.

Еще пять ночей будут пировать мораны под раскидистым деревом. Когда запасы верблюжьего мяса иссякнут, они зарежут всех предназначенных для элмугета коров, затем овец и, наконец, коз. Им не надоест есть мясо. Ведь полвека они были моранами, а их пища - молоко и кровь. Потом они сделаются старейшинами, но тоже очень редко будут принимать из рук своих жен заменяющий здесь тарелку черепаховый панцирь с мясным блюдом. В обычные дни рендилле избегают резать скот. Элмугет - один из немногих счастливых случаев, когда скотовод может наесться мясом. Это старая традиция. Племя, разрешая моранам зарезать так много скота, как бы благодарит воинов за те долгие годы честной службы, которую они несли, отражая своими копьями натиск врага.

Потом, на шестой день, когда уже зарезан весь скот и съедено все мясо, мужчины опять собираются под деревом пиров. Туда к ним приходят ритуальные лидеры и поздравляют их: мораны делаются старейшинами. Целую ночь еще прыгают и веселятся мужчины. А на следующий день женщины разбирают шатры, вьючат их на транспортных верблюдов и вместе со своими будущими мужьями отправляются в глубь пустыни, в их родовые енканги. Тогда по всей земле рендилле начинается свадебная пора...