ОТКРЫТОЕ СЕРДЦЕ

Каждый раз, после того как побываешь у наших врачей в столице Эфиопии, боишься запамятовать, растерять ненароком на тряской дороге времени хоть что-либо из того житейского, человеческого материала, которым обладает только госпиталь. Какая людская мозаика! Занемог член императорской фамилии - его везут на громадной машине к советским врачам; заболел священник - поддерживаемый слугами, он шествует в палату, сияя золотым крестом; идет знатный рас - князь - в сопровождении свиты; присеменил крестьянин на ослике, привязал его к изгороди, задал корм, а сам - в регистрационную.

В советском госпитале Красного Креста, которому присвоено имя генерала Балча, героя борьбы с итальянскими оккупантами, все участвуют в благородном деле - выхаживании больных.

Большая группа медиков была послана из России в Эфиопию во время итало-абиссинской войны для помощи раненым.

То был настоящий нравственный подвиг нашего народа.

Другие европейские державы посылали в Африку военные экспедиции, сухопутные и морские, огнем и мечом закреплялись в своих владениях. А тут - врачи... Среди них были и люди из школы знаменитого хирурга Пирогова - они проделали в Эфиопии тысячи операций. По образцу русского был создан эфиопский Красный Крест. В госпитале готовились медики из местных жителей. Эта традиция сохраняется и поныне.

Лазарет есть лазарет. Всякое здесь бывает. Робкая улыбка выздоравливающего и обреченные глаза безнадежно больного. У Дэста Бэзабэ желудочное кровотечение. Ничтожное количество гемоглобина. Операционное вмешательство в таких случаях исключено. Родом он из города Асмары. Ему тридцать лет. Лежал не в одном госпитале. И каждый раз его, как безнадежного, возвращали домой. В таких случаях приговор на всех языках звучит одинаково: долго не протянет.

У Дэста Бэзабэ семь братьев. Один из них врач. Все они прилетели из Асмары, чтобы забрать больного. Уже заказан авиабилет. И внушали ему обычную в такие минуты мудрость: чему быть - того не миновать, а чего не миновать, пусть случится в родительском доме... Семь братьев сидели у постели Дэста Бэзабэ, уговаривали его ехать домой, но в ответ услышали:

- Я был во многих госпиталях. И лишь здесь мне стало лучше. Возможно ухудшение? Посмотрим. Но я не уйду из советского госпиталя. Если умру, так здесь...

Или такое: в приемный покой пришел мальчишка. Что говорит - не понять; испробовали чуть ли не дюжину языков, пускали в ход и европейские, и африканские. Казалось бы, должен мальчишка понимать эфиопский, раз он эфиоп. Ан нет! Амхарский ему недоступен. Он из народности сидамо, родился в глухой горной деревеньке и разговаривал только на своем диалекте. Вокруг столпились врачи. Подросток закинул голову и энергичным движением руки по горлу показал, что надо делать - вырезать зоб. Уже потом узнали его имя - Чакка Авара.

Я бывал в нашем госпитале много раз. И всегда задавался вопросом: чем же все-таки мы берем, почему эфиопы валом валят именно в советский госпиталь? В Аддис-Абебе он не единственный: здесь лечебницы многих стран, кроме своих, эфиопских. И тем не менее самые торные тропинки ведут к Балча госпиталю...

Паренек из горной деревушки нагрянул не из-за того, что просвещен относительно технической и фармацевтической оснащенности госпиталя. Святая вера в русского, советского врача, готовность положить себя под нож человека в белом халате из Москвы внушены ему людской молвой. На диалекте! Значит, там, за горами-долами эфиопскими, люди рассказывают друг другу о хакимах - советских врачах. И говорят, видно по всему, хорошо.

Чакка Авара сейчас здоров и бегает вовсю, учится говорить по-русски. Один мой друг, московский художник, прошедший Великую Отечественную с кистью и автоматом, как-то в разговоре о том, в чем мы опередили Европу, а в чем не дотянули до «мировых стандартов», удивительно точно заметил:

- Я знаю одно - мы первые в мире по простоте душевной...

По существующим правилам Чакка Авара должен был уже покинуть госпиталь. Но с ним долгими часами занимались и переводчики, и сестры, и врачи - весь обслуживающий персонал. Приносили подарки, расспрашивали о житье-бытье. Оказалось, что у паренька нет родителей и он хочет остаться «на всю жизнь» в советском госпитале. Куда его девать? Выписать - значит выпроводить на улицу. И порешили оставить Чакка Авара при госпитале. Помощником санитара. Очень хочется ему заявиться в деревню и предстать в новой, выданной госпиталем одежде перед односельчанами. Да и добрая душа его жаждет заполучить сюда на лечение «всех, всех больных». Чакка Авара - свой человек в госпитале. Так и шныряет из одного отделения в другое, старается помочь чем может.

Сушка рыбы в Ассабе.

С Алемом Зелека было сложнее. В восемь лет он лишился голоса. Родители привели его в госпиталь, но среди наших врачей не было специалистов по такого рода заболеваниям. Отправить бы в Москву, в клинику, да как? У родителей нет денег, а билет стоит дорого.

Дальнейшие события развивались по сюжету народной сказки. Семья Алема Зелека получила крупный выигрыш по билету национальной лотереи, весьма популярной в стране. Как часто случается, билет купили «на всякий случай». Купили один: больше денег не было. И вот на тебе - лотерейное счастье!

Вернулся Ал ем из Москвы «говорящим». И сразу - в советский госпиталь. Словно желая наверстать время вынужденного молчания, он не только без умолку болтал, но и пел. В московской лечебнице Алем обзавелся друзьями Генкой и Ваней, которые учили его русскому языку. Не забывают наши ребята эфиопского школьника: шлют письма, посылки. Спрашивают: как голос?

На моей памяти сменилось пять или шесть директоров госпиталя в Аддис-Абебе. Среди них были личности незаурядные: они оставили прочную и добрую память у эфиопов. В стенах госпиталя трудились доктора медицинских наук Василий Петрович Шишкин и Нина Ивановна Колесникова.

На одну из операций Нины Ивановны пришел император Хайле Селассие. Перед входом в операционную надел бахилы из мягкой толстой бумазеи. На военный мундир с десятками орденских планок накинул халат. Нина Ивановна отвела ему местечко, и с этого «наблюдательного пункта» престарелый, но бодрый и на редкость любознательный властитель Эфиопии внимательно следил за действиями советской женщины, взявшейся за операцию на сердце. Она и без того сложна, эта операция. В Эфиопии дело осложняется тем, что воздух разрежен: высокогорье. Организм ослаблен еще и тщательным соблюдением частых постов. Эфиопия - единственная страна на Африканском континенте, где христианство - официальная религия.

Учитывая все это, некоторые иностранные медики утверждали, что в Аддис-Абебе вообще нельзя производить операции на сердце и легких.

У Нины Ивановны было иное мнение на сей счет. И она отважилась...

Надо вообще сказать, что африканец предпочитает хирурга всем другим врачам. Он недовольно морщится, когда ему прописывают пилюли или микстуру. Все это баловство: что за лечение без крови? Верит одному хирургу. Уж если тот пройдет скальпелем, резанет, пустит кровь и аккуратненько заштопает, у пациента довольный вид и надежда на выздоровление возрастает во сто крат. Значит - лечат всерьез...

Операция длилась час сорок пять минут. А потом, когда хрупкие, всесильные в эти мгновения руки Нины Ивановны сделали свое дело, император облегченно вздохнул. В кабинете директора хозяином стал Хайле Селассие. Он приказал доставить шампанского. Разлил, подняв бокал, чокнулся с Ниной Ивановной.

- В моей долгой жизни было много радостей,- сказал он,- но по сравнению с вашими мои радости ничтожны. Вы на моих глазах вернули человека к жизни, чего не могу сделать я, император. Благодарю вас и всех работников госпиталя за то великое дело, которое вы делаете в Эфиопии.

Осматривая госпиталь, император в одной из палат склонился над больным, спросил о здоровье.

- Хыласо,- ответил тот по-русски.

Хайле Селассие от души рассмеялся...

Теперь Нина Ивановна Колесникова работает в Москве, в институте хирургии им. А. В. Вишневского. А там, в Аддис-Абебе,- новая смена, новые люди. Большинство врачей и медсестер впервые в Эфиопии. А вот Софья Евгеньевна Клитина, главный терапевт госпиталя, «по второму заходу». «Мама Соня» вернулась.

Она и впрямь «мама Соня»: у нее эфиопская дочка. В прошлый заезд к ней на прием пришла женщина. Чувствовала она себя плохо. Настроение подавленное: местные знахарки и какие-то врачи внушили, что предстоящие роды будут иметь несчастливый исход.

Софья Евгеньевна положила огорченную женщину в свою палату. Не отходила от нее, пустила в ход все свое красноречие, которое дороже всех снадобий, потому что придает человеку бодрость... Они долго толковали, пили и ели вместе. Выручал необходимый запас амхарских слов: советские врачи с первых же дней работы здесь начинают учить язык и, как правило, во время приема обходятся без переводчика. Мелькали дни, будущая мать отважно шла навстречу трепетному и мучительному, во веки веков радостному событию.

Много ли человеку надо? Невесть откуда прибывший врач, ученый, образованный, относится с таким сердечным участием! На свет появилась девочка. Когда в госпиталь пришел отец, он первым делом спросил, как зовут врача. Вступил в силу народный обычай: ребенка называют именем того, кто его спас. Вот и живет в эфиопской столице Соня Белете. Бегает в гости к своей советской маме...

Теперь она уже смышленая - ей шесть лет. Софья Евгеньевна привезла дочке огромного белого мишку. Соня маленькая так и повисла на шее у Сони большой. Родители не нарадуются долгожданной встрече. А девочка лепечет без умолку. Сонечке скоро идти в первый класс. Стараются обе мамы - наряжают, прихорашивают, покупают карандаши и тетрадки. А на вопрос, где будет учиться, когда станет взрослой, эфиопская кроха уверенно отвечает:

Домики в Лалибеле.

- В Советском Союзе, у мамы Сони...

Кандидат наук, доцент Львовского медицинского института, доктор Клитина работает во Львове с 1948 года, сразу же после демобилизации из армии. В городе много иностранных студентов, в том числе и из африканских стран. При кинотеатре «Пионер» есть Клуб интернациональной дружбы. Но действует и «малый клуб» - квартира Софьи Евгеньевны. Заходят эфиопы - будущие врачи. Тебебе Емане Берхане, считающий Россию своей второй родиной, наказал Софье Евгеньевне, чтобы в Аддис-Абебе навестила его родителей. Так хотелось за гостеприимство львовское отплатить гостеприимством эфиопским!

- Ну и как, удалось? - спрашиваю Софью Евгеньевну.

- Еще как! Была в гостях у Берхане. Дом у них просторный, но всех приглашенных нельзя было вместить. Расположились на открытом воздухе. Отец моего студента держал речь. Вот бы напечатать! У советских врачей, сказал он, открытое сердце. Эфиопы это чувствуют. Потому и доверяют им. Гордится, что сын учится у нас. Я сидела как невеста за свадебным столом. В такие минуты особенно ясно чувствуешь, что такое советский врач за рубежом, что такое твоя великая Родина...

Вензеля ствола.

Бывший военный врач Клитина знает цену этому слову, которое делает всех нас согражданами, сынами и дочерьми Советской России. В ночь на 22 июня 1941 года старший врач полка в танковой бригаде уже принимал первых раненых. С танковым корпусом была под Сталинградом. Танкист из Горького Николай Батаев к армейской годовщине прислал в Аддис-Абебу письмо, где есть такие строки: «Герою тяжелых боев под Днепропетровском». В ее комнатке на столике - всегда письма с родины. Друзья по военным дорогам не забывают ее, находят всюду. Скольких она вынесла с поля боя, выходила, вернула в строй!

Многие письма начинаются одним и тем же обращением: «Дорогая боевая подруга!»

Далеко от Эфиопии сейчас Василий Петрович Шишкин - на другом материке: он хирург. Живет в Кабуле. А соратников по эфиопскому госпиталю помнит. В письме к Софье Евгеньевне пишет: «Вы смелая и решительная женщина, и я уверен, что для нашего госпиталя сделаете так же много, как и в прошлый приезд. У меня об этой стране самые теплые и сердечные воспоминания; они останутся на всю мою жизнь».

- Ольга Ивановна, жена Василия Петровича,- рассказывает Софья Евгеньевна,-была тут старшей сестрой. Все держалось на ней. Умелая, мягкая, с удивительным человеческим тактом. Впрочем, нам везет на старших сестер. Теперь здесь Мария Петровна Дворецкая. Эфиопы души в ней не чают. Я не новичок в медицине, но и то порой удивляюсь, как она успевает дирижировать всем! А ведь хозяйство у нас немалое: в прошлом году госпиталь принял шестьдесят четыре тысячи больных...

В Советское посольство приходят письма со всех концов Эфиопии. Абебе Гашоу благодарит врачей Клитину и Елену Комарову, сестер Валентину Карпову и Тамару Ткаченко. Асаф Вольдексадик, доставленный когда-то в Балча госпиталь с тифом и малярией, сообщает, что чувствует себя превосходно. Шлет поклон и пожелания добра москоб хакимам...

Вот только покоя никто не догадается им пожелать: покой им только снится! Людмилу Ивановну Поликарпову я впервые увидел за операцией. В кресле сидел молоденький эфиоп. Лоб его обезображен болезненными наростами. Людмила Ивановна «прошлась» инструментом, наложила швы. Через несколько дней они будут сняты и лицо юноши вновь обретет природную красоту. И он запомнит нежные руки советского хирурга: народ всюду отзывчив на доброе дело, на бескорыстие и сердечность.

Балча госпиталь... Он окружен эвкалиптами, неизменными спутниками здешнего жилья. Они подступают к окнам госпиталя, взбегают ровными аллейками на небольшое взгорье, что на территории госпиталя, создают вечно меняющуюся, трепетную тень над приземистым строеньицем, где и клуб, и библиотека, и зал для игры в пинг-понг. Тут же декоративные бананы с листьями невообразимой величины, и африканская хвоя, и кусты бугенвиллеи, и переплет виноградника над беседкой. Но тон задают эвкалипты.

Наверное, каждое растение в своем расцвете и увядании чем-то напоминает человеческую жизнь. Все живое сродни друг другу. Но кажется, что эвкалипт наиболее точно копирует физическое и даже духовное состояние человека. Вот младенец - отпрыск: разбил вдребезги почки, выпустил первые листья и, довольный продвижением к солнцу, пошел чесать - удержу нет! Шустрый, ходкий в росте, он так и рвется ввысь, перебираясь по листочкам, как по лесенке. Но у него, как и у людей, житейские невзгоды: кто-то взял и подставил «подножку» - отломил самый венчик. Помучился эвкалипт, пролил смолистые слезы и ими же заврачевал ранку, набрался сил и снова давай отсчитывать листики, поначалу маленькие, а потом в мужскую рабочую ладонь, как и раньше, до хвори. К старости ствол покрывается трещинами. Кора шелушится и длинными печальными лентами свисает вниз, словно оповещая о том, что хозяин долго не протянет.

Под эвкалиптами у госпиталя всегда люди. Редкий эфиоп сразу же согласится с диагнозом и ляжет на операционный стол: без совета родных не пойдет на такой шаг. И вот в госпитальный дворик-сад собираются родные и близкие. Врач занимает как бы пассивную позицию. Ничего не поделаешь - надо терпеливо ждать. А семейный круг не спешит: вынули из кошелки съестное, позавтракали, отдохнули, а там, глядишь, и пообедали. Проходят сутки, другие. Наконец решение созрело:

- Оперируйте...

Тут уж врач вступает в свои права.

Наш, советский.