ИСТОКИ ГОЛУБОГО

Какая-то нарочитая исковерканность, разломанность гор, притиснутых друг к другу, нагромождение закоптелого базальта и бурых пород земли. Отвес - словно пасть сказочного хищника.

На склонах гор - редкие, невысокие пальмы, куртинки бамбука, старые и молодые эвкалипты. Старые похожи на нищих: стволы в лохмотьях коры, то ярко-желтой, то посиневшей, как руки, протянутые на холоде за подаянием. Если к стволу приложить ухо, окунешься в океан звуков: горный ветерок обшаривает кору и, словно незримая капелла, выводит мелодию неба, горных вершин, всего этого первозданного хаоса, название которому - каньон Голубого Нила.

Спуск к нему крут. Узкая дорога хитрит: причудливо обходя склоны, она вдруг стремительно летит вниз, к полосе воды. Кактусы перемежаются древовидными молочаями, а между ними - высокие стебли растения, напоминающего наш осот: они заканчиваются желтыми колючими султанами.

И здесь, в этой вот пасти природы, живут крестьяне. Среди камней - клочки засеянной земли. Мальчишки пасут коз, овец. По тропинке семенит ослик. И как довершение сельского пейзажа - стог сена. Прямо-таки блоковская картина:

Над скудной глиной желтого обрыва 
 В степи грустят стога. 

Взгрустнул и Голубой Нил: слишком уж глубоко опустили его здесь.

Есть места, где словно видишь четкий водораздел между жизнью и смертью. Враз все пропадает: оранжевая печальная порода останавливает свой бег. Она не принимает ничье семя. Даже вода присмирела, как бы избегает плеска. Совсем не голубой, в этих катакомбах Нил крадется легкой, словно бесшумной поступью, делает огромную дугу на территории Эфиопии - прощальный, благодарственный круг земле, его породившей, а потом уже устремляется к своему белому брату в Судан.

На самом дне каньона мутная вода. Голубизна ее - поэтический вымысел. Некогда тут тянулся обычный караванный путь, люди переправлялись через реку на лодках. Теперь над Нилом мост. Почти триста километров пыльной проселочной дороги надо одолеть, чтобы попасть сюда из эфиопской столицы. Все погружено в тишину, и шум воды тотчас поглощается ущельями. Там, откуда мы только что спустились, остались крестьяне, одетые в белое, рынок в крошечной деревеньке - остались люди. В самой котловине испытываешь чувство отрешенности: тебя как бы отключили от привычной обстановки, окунули в безмолвие.

Вот и правый берег. Ощерившиеся скалы, обиталища демонических сил, с боем уступили кирке и лому строителей, дав выход из преисподней. Вновь и вновь делаю остановки. Воды уже не видно. Над каньоном белесоватые облачка, сквозь которые маячат полуовалы откосов.

Подъем, крутые повороты и снова кофейная пыль эфиопских горных дорог. Еще почти триста километров до озера Тана - истоков Голубого Нила.

...Я поселился в местном отеле, первом и единственном в городке. Это одноэтажное строение, в нескольких шагах от папирусовых зарослей озера Тана. Сам городишко Бахар Дар смахивает на деревню. В нем одно лишь промышленное предприятие - небольшая текстильная фабрика. Есть несколько шоферов-частников, с которыми можно сторговаться и катить за пределы Бахар Дара, Бахр Дара или Бахор Дара, как склоняют это место на все лады путеводители и справочники.

Озеро Тана на высоте 1830 метров над уровнем моря. Берега холмистые. Над папирусом взмывают монументальные сикоморы, акации и пальмы. Редко где увидишь такое множество птиц. На уток про сто не поднимается рука. Они нисколечко не боятся человека. Какая же это охота без выжидания, без выслеживания! Наверное, среди них немало и северянок. Взрастив потомство где-нибудь на речке Пре, в Подмосковье, летят сюда, в Африку, приземляются, к примеру, на озере Тана и сразу же начинают «организованный отпуск». Держатся стайками или парами. И какая инстинктивная тяга к семье! Вся утиная жизнь - и на севере летнем и в «зимней» Африке - в хлопотах о продолжении пернатого рода...

Проснувшись однажды на озере, я увидел, как над заливчиком передвигается какая-то живая черная трубка - это длинная шейка птицы. Но какой?

- Акурита,-объясняют мне. - Сейчас она вылезет на камни.

Плыла акурита тяжело, в надрывах изгибая шейку. Временами ныряла, и тогда живая «подзорная труба» исчезала из глаз. Наконец добралась до нагромождения камней, выступавших из воды. Сделав несколько шагов, застыла на месте, распластав крылья. Большая черная птица отдыхала после «рыбалки». Питается она рыбой, которой в озере Тана изобилие, и так будет по крайней мере до тех пор, пока индустриальные отходы не испакостят и этот чистый водоем.

У здешних островов особая, я бы сказал - суровая экзотика. На них издавна обосновались монахи. Маленькие оазисы христианской религии с ее аскетизмом и отшельничеством. Но как добраться до них? И не покажут ли они мне от ворот поворот?

Мой знакомый бахардарец предлагает добираться до островов на танкве - легчайшем челне из стеблей папируса. Ни гвоздя, ни клея. Сухие лутошки перевязаны наструганными, как лучина, ленточками из того же растения. На дне лодки сиденье - связка папируса. Вместо весел - палки. Слегка пошевелишь ими - и танква в движении. Я видел, как один рыбак греб даже ладонями.

В бухте я поплавал на танкве, но до островов тридцать и даже более километров. Непотопляемая лодка имеет один недостаток, с точки зрения путешественника, вечно спешащего и мечтающего побольше увидеть: на ней не разгонишься. Пришлось добывать катер.

Рулевой не ахти как знал озеро, и мы с ходу наскочили на подводные камни и засели. Как тут было не вспомнить верную, надежную танкву! На пораненном катерке сделали огромный круг и по глубоким плесам, подернутым утренними испарениями, двинулись к островкам.

На одном из них, крохотном, покрытом зеленью, живет монах. Много лет назад он причалил сюда на танкве и, чтобы отрезать все пути на грешную землю, сжег ее. Построил скит - шалашик и живет в нем.

Наиболее интересен остров Дата Стефанос. По преданию, некая знатная женщина во время прогулки упала здесь на горной тропинке и еле-еле удержалась на краю обрыва. С тех пор, как рассказывают, на остров доступ женщинам воспрещен. Мужское царство. Семь монахов. Встретили меня без особой настороженности: как бы там ни было, в их представлении я - человек из христианской страны.

На верхушке гористого острова - церковь. Из-за зелени еле виден крест. Внутри все знакомое по русским церквушкам. Те же святые на иконах. Алтарь. Стены расписаны эфиопскими художниками. В деревянной тарелочке - кусочки ладана. Пол устлан циновками. А около церкви, сидя на корточках перед священным писанием, два мальчика-послушника читают его вслух под наблюдением стоящего рядом монаха. Мальчики лет восьми - десяти, одеты во что-то напоминающее тогу. И далеко не первой свежести.

- Откуда они?-спрашиваю я.

- С земли,- отвечает монах. - Оттуда,-и показывает рукой в сторону суши.

Вряд ли эти малыши в будущем увидят что-либо, кроме этого острова. Все богатства жизни для них - в священных книгах. Такова их судьба.

Мальчики ластятся ко мне, не отходят ни на шаг, показывают остров.

Ведут к звоннице: на деревянных перекладинах колокол и крестообразная деревянная доска - в нее тоже бьют перед богослужением. На кольях натянуты струны, подвешены какие-то металлические предметы. Монахи-звонари, вооружившись палками, приводят весь этот простенький «музыкальный» инвентарь в действие.

У церкви, на солнечной стороне, на тряпках и циновках сушатся горох, чечевица и мелко изрубленная трава. Еда! Испросив разрешение, фотографирую. Прислать ли снимки? Нет, не надо, отвечает монах, все это соблазн, греховно...

Один из эфиопских императоров назвал озеро Тана «Мое зеркало». Действительно, гладь его чиста и прозрачна. Свежо тут. Припоминается вчерашний день: более десяти часов ехал на машине по проселочной дороге. Ночевал в Дебре Маркосе, провинциальном городке. Преследовала не столько усталость, сколько тяготящий покров пыли. От нее становишься огненно-рыжим. На пыльном лице хоть узоры рисуй. Волосы как у индейца, подкрасившего их охрой по случаю праздничной церемонии. Веки припухшие, глаза воспалены. Между пальцами рук и ног похрустывает песок, набившаяся сухая земля. Одежда, какого бы цвета она ни была, напоминает изрядно проржавевший лист железа. Встречные грузовики, окатывая наш «фольксваген» вихрем пыли, сделали свое дело: внутри машины - хранилище дорожной копоти. Кажется, и стекла впитали всепроникающую бурую пыль. Единственное желание - поскорее добраться до воды. К приземистой гостинице приделан бетонный отсек. Спешишь туда, моешься, а уж потом замечаешь, что двери-то нет. Мимо то и дело снуют слуги, один из них остановился, спрашивает:

- Может, помочь? Кричал вам раньше, да вы не слышали...

И любезный паренек, облачившись в политэновый халат, с азартом трет мне спину.

...На озере Тана, да еще после всех дорожных передряг, чувствуешь себя легко, бодро. Воздух чистейший. Жаль, что в этом удивительно голубом омуте нельзя купаться: вода заражена. В ней нет крокодилов, но есть хищники-невидимки, они пробираются сквозь поры человеческого тела и наносят беспощадный удар изнутри, разъедая печень, легкие, само сердце. Кое-кто из европейцев все же отваживается окунуться, выбирая места вдалеке от берегов, от камышовых и папирусовых зарослей - пристанищ болезнетворных микробов. Да и то, прежде чем войти в воду, принимают специальные лекарства; потчуют себя ими и после выхода. Какое уж удовольствие в этом купании! Воду здесь нельзя пить и из под крана, хотя она очищается. Даже рот не рекомендуют полоскать, чтобы не подхватить какую-либо неведомую тропическую болезнь, перед которой и многоопытный врач лишь разведет руками и посоветует быстрее отправляться в Европу. Вот и живи на самом берегу озера, а рот полощи минеральной водой или той же кока-колой...

Многое здесь может измениться, если привести в действие сказочные запасы энергии. Потенциальные ресурсы Голубого Нила неисчислимы. Бассейн Тана содержит биллионы кубических метров воды. Все эти силы пока что дремлют. Впрочем, начало использованию неистощимых энергетических богатств положено. Это сделали югославы. С исключительным мастерством югославские инженеры из Белграда возвели в каньоне здание электростанции, первой на Голубом Ниле. С дороги ее не видать, она упрятана внизу. Водозаборное устройство засасывает незначительную часть потока и ведет его по высокому берегу в трубах, которые уже за водопадами делают крутой поворот и обрушивают поток на лопасти турбин. Станция не испортила пейзажа, сохранив Голубому Нилу романтику и красоту первозданности. Это отличает ее от гидроузла в местечке Джинджа - в Уганде, где Белый Нил вытекает из озера Виктория. Я был там. Возведя отличную в техническом отношении электростанцию на Оуэнфолз, английские строители начисто лишили истоки реки девственности тропиков. Бетонная дуга сковала весь сток, перегородив естественный ход воды: мощная струя хлещет через бетонное отверстие в плотине. Исток явно индустриальный, искусственный. И даже папирусные рощи утеряли свою прелесть. А на водопадах Голубого Нила - милая, нетронутая африканская природа. Какое трогательное внимание к ландшафту всемирно известного района Эфиопии!

Не раз приходилось мне испытывать чувство гордости за то, что делают в Африке наши товарищи из социалистических государств.

В городке Дебре Маркосе я повстречал болгарского врача Петра Крондева. Он директор местного госпиталя, единственного пока на всю провинцию. С ним жена, тоже медик. Сын Миша. Больные приходят к болгарскому другу домой.

Посланцы стран социализма берутся за самое главное, самое трудное. Это не то что соорудить наспех заводик по производству кока-колы или пепси-колы.

Странник.

Но отправимся к истокам Голубого Нила!

Грушевидный залив озера Тана, что в тридцати с небольшим километрах от Бахар Дара,- место паломничества. Здесь кончается просто красота и начинается волшебство красоты. Царство водопадов. На амхарском языке слово «водопад» - Тисисат - означает «огненный», «светящийся дым». Именно здесь озеро Тана превращается в Голубой Нил или Тисабай, как именуют его местные жители.

Совершается таинство: жгуты водяного потока ломаются - скалы вздыбливают его, вихрят, закручивают, дробят. Борьба камня с водой создает вечный шум. Здесь три основных стока: левый куда грандиознее, чем два правых. Он коронован венценосным спектром - радугой. Два правых водопада скромнее, а этот на редкость иллюминировал себя, пропуская пряди пенящейся воды через арку радуги, отчего она становится то голубоватой, то розовой. Вода в падении приобрела такую силищу, какую не обуздать и нагромождением камней-валунов.

Начинающееся здесь русло Голубого Нила резко поворачивает вправо. Деревья, дышащие целительными брызгами, прильнули к самой воде и не дают присмотреться к таинству, творимому в низине. Лезу с фотоаппаратом в кусты - скользко, земля мокрая. Объектив весь в брызгах. Мой гид, эфиоп, протягивает свой посох.

- Туда лучше не надо, - наставительно говорит он.- Здесь начинается река, есть крокодилы. Случается, что выползают...

Раскинув руки, он показывает их размер. Предлагает посидеть на крохотной площадке под сикоморой, откуда так отчетливо видна вся панорама Тисисата. Там разбивали бивуак для английской королевы несколько лет назад.

Да, и принц и нищий сиживали тут. А сейчас вот мимо скорым шагом проходят по тропинке эфиопские крестьяне, детишки. Мелкими шажками бредут ослики, мулы. Вокруг царственных водопадов - убогие хижины. Женщины тащат вязанки хвороста, глиняные сосуды с водой. Вплотную к водопадам притиснулась нужда.

Неподалеку от Тисисата я заснял крестьянку, которая наматывала на вбитые в землю колышки пряжу: муж будет ткать из нее полотно, чтобы одеть семейство. Таково здесь разделение обязанностей: жена убирает хлопок, готовит пряжу, а муж орудует за самодельным ткацким станком.

Пока я стоял у машины, собрались люди. Они хотели поехать со мной в Бахар Дар. В любой дороге таких попутчиков полно. Нескольким повезло: мы посадили их в кузов...

Вокруг будущего электрического океана - бездорожье. Только непобедимый интерес к озеру Тана и его окрестностям заставляет путешественника трястись по африканским проселкам, карабкаться по каменистым тропам ради одного взгляда на вечное и прекрасное.

...Отгрохотав отведенные ему сотни метров, пленив человека своей мощью и дикой красотой, Голубой Нил становится все спокойнее и спокойнее. Книзу от Тисисата - почерневшие скалы берега. Перекинут мостик, деревянный настил которого изгибается, когда проходишь по нему. Под мостиком пролетают утки и шлепаются на воду. Голубой двинулся в далекий африканский путь. Идет медленно, в раздумье, как крестьянин, уставший после шумного праздника, чтобы снова и снова склониться над посевами, над землей.

С воздуха я еще раз полюбовался этой пенящейся голубою красотой. По моей просьбе летчик, капитан Иоханнес Идигу, сделал круг над водопадами. Сверху они казались словно не живыми, а перенесенными на экран.

Нет, прелесть природы полностью можно ощутить, только шагая по земле!