АФРИКАНСКАЯ СНЕГУРОЧКА

 Природа - сфинкс. И тем она верней 
 Своим искусом губит человека, 
 Что, может статься, никакой от века 
 Загадки нет и не было у ней. 
								 Ф. Тютчев 

Рафаэлевская кисть природы выписала это чудо за экватором. Полная противоположность окружающему. Снег для тропиков - антивещество, выражаясь современным научным языком. Но это не отвлеченно-теоретическое, а зримое, реальное, тутошнее.

Горное подножие Килиманджаро - заросли пальм и бамбука, плантации кофе, салатные лоскутки сахарного тростника, фиолетовые свечи джакаранд, эвкалипты. Серебрятся озерки. Шумят водопады. Круглый год все в цвету и непрерывном росте, и само деление на зиму и лето бессмысленно. Жарко либо тепло. Сияет солнце. И на этом фоне - белый купол в небе!

Удивительное соседство солнца и снега, духоты внизу и леденящего ветерка вверху питает легенды и сказания. Еще бы - Север в почетных гостях у тропического Юга!

Килиманджаро - не название горы или пика; это обширный горный массив, протянувшийся с востока на запад более чем на сотню километров. В систему его входят горы Мавензи, Шира и Кибо высотой 19 340 футов (один фут равен 30,48 сантиметра). Кибо - высочайшая вершина в массиве Килиманджаро и всего Африканского континента. Английский поэт Байярд Тэйлор, написавший поэму о Килиманджаро, величал гору «монархом Африки», «алтарем Земли». Средняя высота Африки над уровнем моря равна 750 метрам. Не так уж много. А тут поистине великан в горностаевой мантии.

В числе первых европейцев, увидевших фантастическую гору, были миссионеры Иоганн Ребманн и Людвиг Крапф. В 1848 году они побывали в районе Килиманджаро. Ребманн выступил потом с докладом о своем африканском сафари в Королевском географическом обществе Лондона. Члены почтенной организации сами не бывали в Восточной Африке. Но, как водилось тогда и как случается по сей день, не бывавшие зачастую поправляют бывавших. Ребманна просто высмеяли, и свидетельство о том, что он видел снежную вершину в Африке, сочли галлюцинацией утомленного путешественника.

Сомнения ученых мужей в достоверности сообщений очевидца породили желание проверить все на месте. После Ребманна в район Килиманджаро одна за другой отправляются экспедиции.

С описанием Килиманджаро знакомились и русские читатели. Вот что сказано в томе из «Серии сочинений по всемирной географии», посвященном Африке: «Глаз в течение целых дней скользил по обширным серовато-бурым равнинам степей и саванн, напрасно отыскивая на горизонте желанную линию гор, и утомлялся от постоянного однообразия. Тогда вдруг открывается с гребня возвышенности чудная панорама... Степь слегка приподнимается и в туманной дали сливается с нижней частью могучей горы Килиманджаро, которая из степной равнины возвышается разом до исполинской высоты 6000 метров».

Среди путешественников были, конечно, и фантазеры. Сколько небылиц о Килиманджаро распространил в Европе доктор Реуш! В их числе - утверждение, что на краю кратера Кибо якобы лежит замерзший леопард. Эту версию использовал и Хемингуэй в «Снегах Килиманджаро», поверив, как говорится, на слово: сам он не отдал дань паломничеству на Килиманджаро.

Велик соблазн забраться туда! Знаешь, что до тебя тут перебывали многие сотни людей со всего света. Но ведь ты-то не был! Да и далеко не каждый читатель так уж хорошо осведомлен об этих местах, чтобы причислить предмет разговора к набившим оскомину. Словом, я отправился...

Не очень-то верилось многим описаниям восхождений на вершины, но все же общий тон их в какой-то мере настораживал. Да и факты говорят сами за себя: один вернулся с полпути, другой впал в обморочное состояние, третий растянул сухожилие. Килиманджарский высокогорный клуб ведет летопись удачных и неудачных попыток. Служащий этого клуба дал мне совет:

- Вы сначала побывайте на вершине Меру. Проверьте себя. Потренируйтесь. Конечно, Меру не сравнишь с Кибо, но воздух там тоже сильно разрежен. Организм должен привыкнуть к переходу от тридцати градусов жары к семнадцати градусам холода. Золотое правило военных: не удастся атака в лоб - действуют в обход. Возвращаются не по слабости здоровья, а из-за неподготовленности. Прислушайтесь к моим словам...

Танец-борьба.

Что ж, быть посему! Доброжелательный, толковый совет я с благодарностью вспоминал потом. Асанте сана - спасибо!

В «Нью сафари отеле» в Аруше, расположенном у подножия Меру, этом неизменном пристанище артистов и кинооператоров, мне вручили карты, дали адреса и фамилии людей, у которых можно остановиться на ночлег и, в случае чего, подремонтировать машину, запастись водой. Здесь же произошла неожиданная встреча с русским. Бывший офицер царской армии В. Н. Савич, агроном на кофейной плантации, отстоящей километрах в пятнадцати от города. Раз в неделю приезжает в Арушу «повращаться в свете». Нелегко одиночество в семьдесят четыре года. Притом полное.

Старик прослезился. Бывает так, что строки русского поэта с новой силой звучат на чужбине, и еще и еще раз ощутишь несказанную красоту родины. Вспомнили стихотворение Алексея Константиновича Толстого - сначала я прочитал его вслух, потом его повторил Савич:

Богатством своим ты меня не держи; 
 Все роскоши эти и неги 
 Я б отдал за крик перепелки во ржи, 
 За скрип новгородской телеги! 

- Отдал бы, отдал бы,- говорит человек, оторванный судьбой от родины, и голос его дрожит.- Да поздно! В мои годы, сынок, не кривят душой. Привезите мне горсть родной земли. Прошу вас! Велю положить в гроб, у изголовья...

На следующий мой ночлег я остановился у доктора Андреаша Наги в так называемом Коридоре Санья - между горными пиками Кибо и Меру. Андреаш Наги живет на южных отрогах горы Меру. Не один десяток лет провел этот профессиональный охотник в Танзании. Он создал своего рода домашний зоопарк, где обитают дикие животные и птицы. Выглядит доктор Наги как заправский, несколько даже картинный егерь. Высок, строен. Пышные седые бакенбарды. Ноги в кожаных крагах. На поясе зачехленный нож. Через плечо - латунный старинный рог: наверное, он мог служить украшением какого-нибудь средневекового замка.

Поразительно, сколько полезного может сделать увлеченный человек! Истории, кажется, не хватает почетной книги, на страницы которой наряду с полководцами, покорителями космоса и государственными деятелями, великими художниками и поэтами заносились бы подвижники-естествоиспытатели.

Доктор Наги, сидя у костра, рассказывает, как он заарканивал зебр, жирафов, антилоп, вылавливал обезьян в степях, лесах, в горах, на берегах рек и озер и доставлял на свой участок. А как? Жирафов пригнал «своим ходом» - поймал за тридцать километров отсюда. В неволю или полуневолю животные не спешили, артачились, пытались вырваться. Но сизалевые канаты крепки, а охотник умел, настойчив и к тому же обходителен с пленными. Победитель не спешил: сказывался дрессировщик - в чем-то следует идти на уступки животным, если намерен с ними «сосуществовать» длительное время. Заночевал в пути. Жирафы были привязаны к стволу мимозы. Наутро листиков на ней не оказалось - обобрали начисто! Подкрепились, отдохнули, и проведенная вместе ночь помогла человеку установить с ними контакт.

Людьми, подобными доктору Наги, ушедшими с головой в свою работу, руководит вера в то, что процесс познания беспределен. Они стихийные диалектики и материалисты, открыватели и романтики, причем без заклинаний о романтике и без претензий на открытия. Обыватели платят таким людям тем, что приклеивают этикетки вроде: чудак, не от мира сего. Но без таких чудаков мир был бы беднее и скучнее.

А как же ведут себя у него обезьяны? Некоторые живут в клетках, но целые семьи - в саду, в парке. Строгие самцы с заходом солнца загоняют своих подопечных на манговые деревья, а сами забираются на пальмы. Случается, вольные обезьяны приносят сородичам, сидящим за решетками, пищу. Из лес ной чащобы выходят зебры и ждут от хозяина лакомого куска. На неглубоком пруду совершают круги изящные фламинго. Стая покидает владения доктора, улетает в окрестности, но непременно возвращается домой. Птицы отвечают трогательной привязанностью. Как-то охотник шел по степи. В воздухе появилась «его» стая фламинго. Опознали идущего. Клики радости. Почетные круги перед посадкой. Приземлились рядом...

- Слонов не держу,- говорит Наги.- Пытался, но ничего не выходит. Все мнут, ломают, топчут. Маловат участок для них.

Засиделись мы. Время за полночь. Уходить не хочется, но доктор Наги встает в шесть. Утренний обход животных. В день, отведенный на охоту, побудка намного раньше. Выкраивает он время и для дневника - потом будет книга! А теперь, перед сном, идет пожелать спокойной ночи львам: молодая самка взбудоражит всю округу и не даст никому покоя, если доктор не почешет ей за ушками.

Ночевал я в домике, отстоящем на несколько метров от пруда. Проснулся от крика фламинго. Они были недовольны поведением зебр. Какое вероломство! Влезли в воду, затеяли игру и вынудили благовоспитанных постоянных жильцов удалиться на берег. А возле жирафы стоял доктор и, смакуя, отхлебывал кофе из тонкой фарфоровой чашечки...

Великая африканская впадина пролегла меж горных массивов, отвоевав долину до подножий кратера Нгоронгоро. В географических справочниках по Танзании эти места характеризуются так: буш, буш, буш и еще раз буш. Иными словами - царство кустарника. Его название на местном языке означает «не тронь меня». Красноречиво и верно. Иглы с воронеными наконечниками не дают подступиться. А между растениями, которые обходят сторонкой и люди и животные, стеной стоит слоновья трава. Тут редки даже баобабы - непременная часть ландшафта тропической Африки. Лишь длиннющая абиссинская акация, возвышаясь надо всем, полощет в небе неестественно аккуратную крону, словно подстриженную умелым парковым садовником.

В этой чаще интересны названия отдельных мест: Лежбище гиен, Залив ибисов на озерке, Стойбище буйволов, Гребень гиппопотамов, Холм леопардов, Тропинка животных, Болота, ферма Траппе. Траппе - фамилия немки, которая, как рассказывают старожилы, была первой женщиной-охотником в Восточной Африке. Еще в начале нынешнего столетия семья Траппе поселилась у подножия Меру. Землю здесь измеряют гектарами в одном только случае - когда продают или покупают культивированный участок. Фрау Траппе отхватила угодий столько, сколько ей было нужно,- обзавелась ранчо. Свои владения обнесла высоким валом колючего «не тронь меня». Получилась крепость, причем вооруженная. Внутри - свора овчарок. Наследники Траппе до сих пор живут там. Знатные туристы из Западной Германии останавливаются у них.

Редкостные места по разнообразию типично африканских видов. Горы, долины, реки, система озер и озерков. Есть даже кратер - Нгурдото: его величают «маленькой жемчужиной». Спускаться вниз не рекомендуется - туда нет ни дорог, ни тропинок. Кратер настолько мал, что из конца в конец просматривается невооруженным глазом. Имея приличный фотоаппарат, можно без особого труда прямо с гребня кратера заснять, как тройка львов, например, словно по сигналу, налетает с разных сторон на крупную антилопу и та в состоянии шока замирает и падает, не шевельнувшись...

На вершине Килиманджаро.

На ночь я разместился в Мамелле, а утречком вездеходом двинулся на Меру. Мощная машина, еле сбавив скорость, без сучка и задоринки прошла речку Нгаринуньюки. «Нгари» - вода, «нуньюки» - близкая земля, так что можно перевести как «Земля с водой» или «Земля, где близко вода». Вверх дорога поднималась по берегу горной реки. Машина шла тихо, вприпляску. Дорога оплетена жгутами корней, избитых, изодранных по бокам. Встречаются дикие фикусы. Вот дерево-барахольщик! Навешало на себя зеленые, в метр длиной, куски мха, опоясало ствол лианами, а у самых корней приютило «горячую кочергу», как называют растение, напоминающее в сотню раз увеличенную стрелку подорожника. Дерево влажное - с него капает.

В одном месте дорога проходит под аркой: два фикуса вздумали соединиться и на высоте полутора метров образовали живые ворота. На верхних ветках, где посуше, спокойно, без обычного кривлянья восседают обезьяны - колобусы. Хвост белый, как и бородка. У вождей народности меру, заселившей гору и низменность вокруг нее, одежда украшена мехом колобусов. Из болота с хрюканьем выскочили нгири - кабаны. Они выглядят оборванцами в здешнем животном мире. Грязные, неуклюжие, злобно агрессивные.

На Меру нет заметных переходов от одной зоны растительности к другой, что обычно для гор такой высоты. Все покрыто лесом. Разница лишь в том, что внизу больше лиственных, а вверху хвойных деревьев.

При подъеме к вершине Меру есть предел и для вездехода. Мы оставили машину на площадке и вдвоем с шофером потащились по горным тропинкам. Прошли не более трех километров. Разреженность воздуха ощущалась, но восхождение не было трудным. Чаще дышишь, делаешь мельче шаги. Никакой особой нагрузки на сердце. Ну, а боль в ногах - не самое главное, на что стоит в таких случаях обращать внимание.

На вершине Меру - кратер с озерком, но и у того и другого вид какой-то очень уж обыкновенный. Ничего выдающегося. Кратер ниже других горных вершин. С самой высокой из них бьет ключ, на глазах растет, становится полноводнее и образует водопад.

Поток воды скрывается в каньоне, преодолевает препятствие и выскакивает на склоны уже как речка Джекукумия.

Меру недостает снежной нашлепки, чтобы сравняться с Кибо. Был на Меру - не звучит. Да и легенды притягивают к белоснежной шапке Килиманджаро.

Вот древнейшая из таких легенд.

Эфиопский император Менелик I предпринимал походы в Сомали, Кению, Северную Танганьику. Однажды на пути к дому он разбил лагерь в седловине Мавензи и Кибо. Здесь властитель тяжко занемог. Утром он призвал своих приближенных. Приказал начать восхождение на Кибо. Верная стража следовала за Менеликом, которого несли на носилках. Правило привыкших к победам: лучше с недугом, но в гору, чем здоровому под гору!

Сенеция.

Тучи застилали Кибо. Идти было почти невозможно, но людей гнала воля Менелика. Его спустили в кратер, где он и заснул сном мертвых. Драгоценности императора, среди которых было и кольцо царя Соломона, зарыли вместе с ним.

Легенда пророчит, что наследник Менелика будет процветать, если взойдет на Кибо и отыщет зарытое сокровище. Как только заветное кольцо окажется на руке нового избранника на престол, благополучие страны обеспечено.

Записал я и рассказ более реалистический.

...В девятнадцатом веке, когда проявился интерес Европы к району Килиманджаро, вождь из племени чагга решил, что не зря бледнолицые рвутся наверх: там наверняка несметные богатства. Местный вождь полагал, что вершина Кибо отлита из серебра. Он снарядил экспедицию. Из большой группы уцелел один африканец, вернулся с обмороженными конечностями, вполз в жилище вождя и поведал ему о холодном серебре, калечащем человека. Приписали сие дьявольскому наваждению.

И вот я на пути к источнику этих легенд - к самому Кибо. Одолев почти сто пятьдесят километров на восток, оказался в отеле Маранту, на южном склоне Килиманджаро.

Подъем на вершину и спуск занимают пять суток. Привалы заранее известны, в местах ночевок - хижины с нарами. К вершине тянется несколько троп из разных мест. Преимущество тропы, берущей начало от Марангу, как я убедился впоследствии, в том, что она удачно проложена - за трудным подъемом следует ровное плато.

Навалились хлопоты: в чем идти, с кем, что брать с собой. К чему лишний килограмм в такой напряженной дороге? Твердо решен вопрос о фотоаппаратах - беру два с запасом пленок (половину принес обратно неиспользованными) и съемочную камеру. Мадам Лани, хозяйка отеля, советует:

- Кладите в рюкзак рис, жареных кур, побольше шоколада. Первую ночь проведете в лесу. Дрова есть. Разложите костер, разогреете еду. Вторая ночевка тоже не из трудных. Правда, там уже нет деревьев, нарубите кустарника, соберете сухую траву - и чай готов. А у подножия Кибо - шаром покати. Там отдохнете перед самым трудным подъемом. Не забудьте захватить охапку хвороста. Выпейте крепкого горячего кофе. Не спорьте, не спорьте, я знаю...

Еще бы ей не знать! Мадам Лани четыре раза побывала на Кибо. Последний раз - четверть века назад, когда ей было всего-навсего пятьдесят лет...

- Да, чуть не забыла. Вот вам вязаная шапка. И очки, пожалуйста. Ваши не годятся. Прихватите и вторую пару теплых носков... Не жалейте вазелина - смазывайте лицо и шею толстым слоем, - уговаривает она.

Вечером познакомился со своим проводником господином Садикиели. Обычно я не прибегаю к услугам гидов. Русский, американец, немец и японец заносят в блокнот одни и те же рассказы или банальные историйки. Но другое дело здесь, в горах Килиманджаро. Одного лишь хорошо «подвешенного языка» гиду маловато. В походе часами молчишь. Не до разговоров. Да Садикиели, собственно, и не гид, а проводник, следопыт. Уроженец здешних мест. Сколько раз подымался на Кибо?

- Разве я считаю? Обычно раз в неделю. Хожу уже двадцать лет.

- Не надоело?

- Надоест, когда на Кибо растает снег! Не раньше. Каждое новое восхождение не похоже на прежнее. И погода, и люди. Никогда не ходил туда с русским... Отдыхайте, а завтра расскажете мне о России, а я вам - о Килиманджаро. Зимой у вас вся земля в снегу? Вся-вся? Удивительно! Как в сказке.

Тут в комнату постучала мадам Лани:

- Будьте дисциплинированными, мужчины! У вас впереди пять дней. Я принесла еще посох. Спокойной килиманджарской ночи!

На сбор поутру ушли считанные минуты. Дорога - одно удовольствие. По краям мощные эвкалипты, хвойные деревья. Множество бананов. Килиманджарские особенно вкусны. Как и кофе, плантации которого разбросаны в лесном массиве. Продукция с Килиманджаро идет во многие страны мира.

С покупками.

Именно здесь зародилось кооперативное движение, и задолго до провозглашения Танзании независимым государством. Кооперирован сбыт, продажа урожая. Крестьяне выращивают кофе и сдают весь урожай или часть его на приемный пункт.

Богатейший район страны. Участки с кукурузой и овощами отлично обработаны. В деревнях электричество. Много школ, включая миссионерские. Народность чагга, заселившая эти склоны,- из числа наиболее просвещенных. Деловые, предприимчивые люди умело используют дары чудесной природы. Мы прошли парк санатория. Современные корпуса. Асфальтированные дорожки. Пруд. Читальня для выздоравливающих. В шезлонгах отдыхают африканцы.

Сухощавый, подтянутый Садикиели идет ровно. Снял шерстяной свитер, закинул на спину, завязав рукава спереди. Делаем первую остановку. Угощаемся бананами. У Садикиели своя манера общения, выработанная годами. Он не задает праздных вопросов. Не спрашивает об усталости: почувствует, что ты утомлен, и сам предложит отдых. О воде сказал только раз:

- Чем меньше пьете, тем лучше.

Первый десятиминутный привал означал, что мы добрались до последнего населенного пункта. В сторону от тропинки отошла и Марангу - речка. Марангу образовано из двух слов: «мора» - вода, «нгу» - много. Да, воды достаточно! Вершины Мавензии и Кибо кладут начало десяткам ручейков и речушек, которые вливаются в болота и озера. Вода прохладная, чистая.

Из хижины, завидя нас, вышла девочка лет шести - восьми, поклонилась и вручила мне розочку. Пока я шарил по карманам, ища сувенир, она уже умчалась обратно, остановилась у калитки и помахала обеими ручонками.

Вошли в тропический лес. Никаких признаков жилья. Журчат ручьи. Время клонилось к вечеру. Иногда попадались люди, несли с гор связки хвороста или сушняка, обрубки деревьев, траву. Называется она «трава-пучок» и растет на кочках. Горные склоны с их богатой растительностью кормят, поят, обогревают, обувают и одевают африканца.

Русло бурлящего во времена дождей потока в сухой период служит дорогой для пешеходов. Выбоины, колдобины, камни, обломки деревьев. Идешь посредине, перескакиваешь направо, оттуда опять на середину и влево. Здесь не редки неприятности. Случается, что уже в первый день восхождения отсюда уносят путников на носилках или на спине.

Отдых...

Садикиели, за которым я иду, вдруг приостановился, сорвал траву, скрутил ее жгутиком, перевязал каким-то лыком, сверкнул бензиновой зажигалкой. Огонек - нечто вроде факела. На всякий случай. На дороге - кучи помета, высотой равные муравейнику. Значит, где-то неподалеку слоны. И впрямь скоро мы увидели слона. Он шагал к крутому холму, срезанному дорогой, однако подняться на него не смог. «Быстрее!» - крикнул Садикиели. Мы метнулись вперед, забыв об усталости и скверной дороге. Остановились. Обернулись. Слон соскользнул вниз, помотал хоботом, тряхнул ушами и подался в лес.

Все больше полянок по пути. Лес редел. «Лес» - потому что нелегко описать килиманджарскую растительность. Спрашиваешь, что за кустарник? Узнаешь, что мбаса. Высокое дерево с охапками мха на сучьях - бодо. С листьями и мелкими плодами - мкуйю. Мтарако - хвойное дерево.

К вечеру добрались до Мандара хат - хижины Мандара. Это место раньше носило имя Бисмарка. Район Килиманджаро был основательно онемечен. На картах значились Петерсонова хижина, Кратер Реуша, площадка Гилманса, гора Кейзера, Вильгельмовы долины и склоны. Места эти входили в состав Немецкой Восточной Африки. Во время войны 1914 - 1918 годов англичане, вытеснив германские имперские войска, установили свое правление. На картах замелькали британские имена. Независимая Танзания навела порядок и восстановила национальные названия килиманджарских достопримечательностей.

Шумнее этого места трудно сыскать.

Радушно встретил нас лесничий Гервас Мнариа. С ним семилетний сынишка. Обосновались у него до утра. Два барака. Бьет ручей: умывайтесь, пейте, стирайте.

С высоты отлично проглядывалось озеро Чала. Мы затратили день, а по прямой поднялись всего на километр триста метров!

В бараке - камин, выложенный из грубых камней. С небольшим изъяном - почему-то без вытяжной трубы. Очень хотелось посидеть у камелька, тем более что начался ливень, в дверную щель просочилась вода. Но в теплой Африке она не страшна.

В камине занялись сучья. По мещение заполнил дым. Мы открыли дверь: там, за нею, вовсю хлестал дождь. Лежа на нарах, я делал беглые записи в блокноте. Неожиданно на пороге появился человек. Знакомимся. В стандартные английские фразы странным образом врезалось слово «друг», произнесенное пришельцем по-русски. Он оказался американским студентом-славистом. Почему-то на практику его послали в... Ботсвана. Подкопил деньжат, каникулы проводит вот здесь, в Танзании, где, кроме Килиманджаро, его ничто не интересует. Был в Советском Союзе.

Мы разговорились.

- А вы знаете какие-нибудь русские песни? - спросил я.

Примостившись на нарах и обтерев себя полотенцем, он, торжествующе глядя на нас, запел:

Кому повем печаль мою, 
 Кого призову к рыданию? 
 Токмо тебе, владыко мой, 
 Известна тебе печаль моя... 

К удивлению американца, глядя на меня, хохотал и Садикиели.

Легли мы поздно, а встали рано. К нашей группе присоединился еще канадец с проводником. В походах встречаешь самых неожиданных людей. Американец, например, поставил себе целью побывать всюду, «где есть снег». Вот и разъезжает с одного континента на другой. Собирается совершить путешествие и по Сибири. Задумал «покорить» горные вершины во всех частях света.

- Много времени на это уйдет,- говорю я ему.

- Хватит! Мне всего тридцать. Запас надежный! Но дело продвигается медленно. Живем мы с вами, коллега, в век шпиономании. Хотите свеженький пример? Вы начали восхождение от Марангу, а в отеле Кибо какой-то европеец сказал: «Русский пошел на гору, шпион, наверное...» - «За кем же там шпионить? - спрашиваю я.- За облаками разве?» Но он не смутился: «А может, для ракет площадку подбирает...» Сущий идиот! И со мной такое бывало. Объясняешь иммиграционным чиновникам цель приезда, а они подозрительно улыбаются: не может же человек из-за океана приехать только за тем, чтобы взойти на гору. Иногда визу получить труднее, чем взобраться на Эверест!

За несколько дней мы сдружились, при случае помогали друг другу. Удивительно, а скорее - естественно, что любое нелегкое, но общее дело очищает людей от мелочей и представляет их в наилучшем свете. Человек словно под высоким моральным и физическим напряжением.

Пастухи.

Американец вместо церковнославянских песнопений мурлыкал теперь: «Солдатушки, браво, ребятушки, где же ваши жены?» А когда мы оказались в Хоромбо хат, продекламировал:

Наша хата - лагерь супостата, 
 Вот где наша хата! 

К Хоромбо пробита единственная тропа, вьющаяся по южным отрогам Мавензи. Зона лесов осталась позади. Редел и мельчал кустарник. Буйствовала полынь. Сорвал ветку, растер на ладони листья и почувствовал знакомый с детства горьковатый запах. Неброско, неярко цвели бессмертники. Около Хоромбо протекает ручей, русло его забито камнями. Здесь я впервые увидел растения, ствол которых, как у пальм, покрыт чешуйками. Называют их по-разному: гигантский крестовник, сенеции. Видимо, только вулканическая порода способна создать такое. Да и то на определенной высоте: их нет ни выше, ни ниже. Ствол, расширяющийся кверху, увенчан плотной щетинкой листьев - небольших, стрелообразных. До них можно дотянуться рукой.

Мавензи и Кибо маячили рядышком. Мавензи кажется таинственнее и загадочнее: снег на ее многочисленных пиках перемежается черными провалами. А Кибо сияет вершиной. Делюсь своими наблюдениями с Садикиели. Вот что он рассказал.

...Когда-то брат и сестра Кибо и Мавензи любили покурить трубку. Дымных облаков было куда больше. Однако у Мавензи трубка стала гаснуть. Тогда она попросила своего младшего брата, который превзошел ее ростом, дать прикурить. Но огонек все равно затухал - пришлось одолжиться вторично. Кибо рассердился и стукнул сестру дубинкой по голове. С тех пор Мавензи так и живет с синяками и раненой головой. Чтобы скрыть позор, она бинтует ее облаками.

Вспомнилось лермонтовское: «И померяться главами захотелось им хоть раз...»

Спрашиваю, откуда название «Хоромбо». Но Садикиели вообще-то не сразу отвечает на вопросы, порой и вовсе отмалчивается. Думаешь: не обидел ли невзначай его? Но нет, просто разговор продолжает он сам, когда сочтет, что настало время. Перед восходом солнца мы пошли умываться к ручью. Слышу:

- Вы вчера спрашивали о происхождении Хоромбо. Это младший сын Уконги.

- А Уконги кто такой?

- Был такой вождь. Сражался за Килиманджаро. Хоромбо или Оромбо со своим отрядом оборонялся на этом вот самом месте.

- Кто же с кем воевал?

- Долго рассказывать. Воевали чагга с масаями, мачаме с меру, меру с чагга и чагга между собой. Всем хотелось завладеть горами. Мачаме и дали название снежной вершине. Когда воины их пробились наверх и увидели белую шапку, воскликнули: «Кипу, кипу!» Так они всегда кричат, когда поражены чем-то. А Мавензи означает «испуг». То, что пугает других. Кибо храбрее. Масаи зовут ее «Олдоньо ейбор» - «Белая гора». У Килиманджаро десятки названий. На многих языках. «Килима» на суахили - гора, возвышенность, холм. Или - гора-фургон, гора-телега. Кто как понимает, к кому какой стороной повернется Килиманджаро. Одним она представляется горой дьявола, другим - богом. «Нджаро» - масайское слово: вода, живая вода. Выходит, Килиманджаро - гора воды. Надеюсь, для вас она не будет Килема нджаро...

- А какая разница?

- Большая. «Килема нджаро» говорят тогда, когда убедятся, что взобраться на гору нет никакой возможности. Гордая гора! Недоступная!

Ночью я долго любовался отчетливо различимыми отсюда огнями Моши. Ниточки уличного освещения, отдельные дома. Ночью облака скатывались вниз. Гора почти все время открыта, хотя поблескивающую при луне шапку все равно разглядишь, когда ты еще у подножия. Потоки холодного воздуха с Мавензи и Кибо сталкиваются с теплыми испарениями земли. С Хоромбо видны эти перевивающиеся подсвеченные солнцем или луной облака. Моши оправдывало свое название: на суахили - это дым. Утром Моши гнало тучи вверх.

Нам было по пути с этими тучками. Мы поползли по седловине между Мавензи и Кибо. Высота как бы сбрасывала с себя все живое. Лишь вороны и воробьи; они не зевали и в мгновение ока растаскали оставленные на камне остатки завтрака. Все становилось мельче - и травы и кустики. Росло лишь напряжение. Оно вливалось в тело, овладевало всем существом. Казалось, какая-то незримая сила давит на плечи.

Остановились у ключа. Дощечка с надписью: «Последняя вода». Пьем, наполняем фляжки, термосы. Холодная, вкусная водичка. Взбудораживает. Хорошее настроение необходимо как воздух. Иначе составишь компанию господину, которого мы встретили у отрогов Мавензи. Дошел до Кибо хат, переночевал, но сдал. Возвращался бледный, растерянный. Слова утешения не подействовали. Предлагаю шоколад - не берет.

- Вам самим пригодится. Чертова гора! Чего-то не хватило в организме. А вам желаю удачи...

Запомнились его воспаленные глаза и какая-то виноватая улыбка.

Идем по склону. Восточный кряж. Северный коридор, Южный спад, Средняя опора, Малое и Большое барранко, Высокое окно, Вершина Мышь, У-образная впадина и т. д. Испанское слово «барранко» означает - глубокий овраг, ущелье, горловина. До сих пор все не исследовано. Мавензи значительно ниже Кибо, но покорение ее вершин началось позднее. На Кибо взобраться легче. Мавензи не раз возвещала о гибели энтузиастов. Коварная гора. Я довольствовался тем, что дотянул до Верблюжьего гребня. Он лежит направо от тропинки, ведущей к Кибо. Нагромождение лавы. Срез породы по вертикали. Фиолетовые, иссиня-черные, ярко- оранжевые пласты выпирают наружу. Наверху не то растут, не то мертвенно застыли ниточки мхов, лишайников. Первозданная тишина. Веет ветерок. В высоких тропинках прохладно. Колодец безмолвия. Заповедник, как бы сохранивший в законсервированном виде начало бытия: наверное, с таких вот камней, с хаоса, природа рванулась вперед, открыв первый скромный листок жизни. Фотография давностью в миллион лет. И ее рассматривают современники Юрия Гагарина и Джона Гленна!

Домашние хлопоты.

Дойти! Хоть на карачках, но доползти - сейчас это единственная мысль. И вот облегчение - с мрачных ледокольных быков Мавензи направляемся к подножию Кибо. Спуск. Некрутой и недолгий. На западе, на взгорье, маячит Кибо хат. Белое гофрированное железо ее - ориентир даже в не очень ясную погоду. Сейчас же вовсю светит солнце. Кибо снежная и Кибо металлическая как на ладони.

Солидная проверка выносливости. Недостаток кислорода резко меняет настроение человека, его поведение. Он становится медлителен, малоразговорчив, на всем экономя силы. Произнесешь десяток фраз - устанешь. Сознательно глушишь восторги. Свежий воздух, простор, а чувствуешь себя так, словно очутился в глубоком колодце. Дышишь по-рыбьи - открытым ртом. За возню с фотоаппаратом расплачиваешься учащенным сердцебиением, легким головокружением.

Сюда, в хижину на высоте более чем 15 000 футов, доволокли деревянные нары. Доски и кровельное железо принесли африканцы по заказу туристических компаний. Гофрированное железо, из которого сооружены бараки, зеркалом отливает на солнце. Окон нет. Двери без запоров. Но и это все кажется излишней роскошью. Разве не достаточно одного костра? Оказывается, нет! У восходителей вкусы разные, как и финансы.

Богатые туристы тратят немало, нанимают по пять и более носильщиков, которые тащат за ними пищу, одежду, питье. Ресторанное обслуживание!

В Моши мне рассказали, что среди богатых иностранцев, живущих в Танзании, всерьез обсуждается вопрос о строительстве на вершине Кибо современного отеля со всеми удобствами. Чтобы отдохнуть в теплом номере, провести несколько веселых ночей в сверхэкзотическом баре, заснять фильм. Есть услужливые подрядчики, готовые проложить подвесную дорогу в наиболее тяжелых отрезках восхождения, выровнять подъемы и спуски, заасфальтировать чуть ли не весь путь от кофейных и банановых плантаций до камня и снега.

Вокруг Килиманджаро и за Килиманджаро борьба. Есть путешественники асфальта и автомашины, однако немало и энтузиастов малодоступной горной тропы, посоха. Кто одержит верх, неизвестно. Но становится не по себе от мысли, что до Килиманджаро можно будет добраться так же легко и просто, как до любого города на равнине. Не надо будет обливаться потом. Никто не свалится обессилевшим в кустах, не послушает шороха осыпающихся под ногой камней...

Но и не будет этого удивительного чувства - радости преодоления, ощущения победы.

От Кибо-хижины до Кибо-горы, казалось, рукой подать. Наступившая ночь еще больше скрадывала расстояние. Сахарной белизны голова с синеватым отливом была совсем рядом. От безжизненной лавы до безжизненного африканского снега оставалось немногим более километра. Только и всего! Но этот километр - решающий, самый заманчивый и самый трудный.

Вышли мы в два часа ночи. Чистое-чистое небо. Звезды горят необыкновенно ярко. Чеканная голова Кибо искрится. Идем час, другой, а снега все нет. Сыроватая лавовая галька утяжеляет подъем. До чего же кстати посох с железным наконечником! Проходим пещеру и останавливаемся у ее верхнего черного надбровья. За ней начинается снег. Обход каменной громады. Раза два-три припадал на колени. Давит грудь.

По совету Садикиели я взял с собой лимон. Съел его с кожурой, сжевал квадратик шоколада. Воспрянул духом.

Первые шаги по африканскому снегу. Дорого они обходятся! В лицо бьет неимоверной силы ветер. Холодно. Шерстяной свитер не спасает. Ветер пронизывает насквозь. Три-четыре куриных шажка - и голову опускаешь на посох. Отдыхаешь.

Останавливается и Садикиели. Возможно, ради меня. Нигде и никогда не показал он своего превосходства, не намекнул ни словом, ни действием на разницу между натренированным горным ходоком и впервые очутившимся здесь москвичом.

Врожденный такт, присущий многим африканцам...

К шести утра мы были на вершине. Упав на снег, я не отрывал глаз от востока, от Мавензи. Занималась заря. Солнца не было видно, но оно уже начало подсвечивать облака снизу.

Блажен, кто встречал рассвет на Килиманджаро! Забываешь все на свете и как безумный глядишь на трепетанье тумана, на блеск снега, на оледеневшее от холода небо, встречающее солнце зоревой улыбкой. Встаешь, осматриваешься и не находишь ничего похожего на творение рук человека: все затоплено туманом, отделено от мира высотой. Небо, снег, облака и плывущее навстречу солнце. Захватывающая дух картина! Как о чем-то отвлеченном, нереальном вспоминаешь пышное цветение внизу: три пеших дня перенесли нас на другой конец африканского мирозданья.

Взбираемся на пик Ухуру - пик Свободы. Выше некуда-19 340 футов. Дрожит на ветру, но удерживается, не падает древко: его укрепил лейтенант Александр Ньеренда в памятный для Танзании день - день провозглашения независимости.

Это было 9 декабря 1961 года. Армейский офицер зажег здесь, на Кибо, факел и водрузил этот стяг Свободы.

На снегу Кибо честолюбивые путешественники, экспедиции оставляли увесистые металлические коробки, пластинки с именами, втыкали флажки и вымпела. Ничегошеньки не осталось! Кибо блюдет чистоту. Кроме ветра богатырской силы, здесь еще свирепствует град.

Садикиели напоминает, что пора спускаться. Солнце встало. Обгорим, если задержимся надолго. Но так хочется походить по ледяной кромке кратера! Глубина его около 200 метров. Он заметен снегом. Кое-где темными клыками выпирают скалы. Пропасть обступили дорические колонны ледяных сосулек. Отчетливо видна Леопардова вершина - нагромождение глыб, занесенных снегом. На крутых спадах, острых, как иголки, он не держится. Чернота лавы на снежном фоне и создает эту самую леопардову пестроту.

Было бы воображение - за легендами дело не станет!

Назвали же арабские путешественники Кибо блуждающей горой. За то, что она все время меняет место, то появляясь в небе, то скрываясь в облаках.

Когда я возвратился в отель Марангу, когда пять суток моего «покорения» горной вершины миновали, когда венок, сплетенный из килиманджарских бессмертников самим Садикиели, лежал передо мной, как захотелось мне снова полюбоваться вершиной Кибо! Но она, коварная, опять блуждала меж облаков.

И опять манила к себе...