Старина по австралийски

Пахло сеном. Как в Подмосковье в конце июня. По обе стороны дороги желтели поля пшеницы. И только горы, окаймляющие долину, да ветер, принесший из придорожной рощи терпкий запах свежей эвкалиптовой листвы, напомнили мне о том, что я не в России, а в Австралии, что на дворе все-таки январь, хотя и лето в разгаре, и солнце палит нещадно.

Вокруг не было ни души. Проселочная дорога, заманившая меня с потрепанного шоссе своей гладью, оказалась коварной: ее асфальтовые развилки вскоре сменились плохо уложенным гравием. Вокруг ни одного домика, ни одной машины. От указателей тоже не было никакого толка: на моей карте начерченные на них имена местных деревушек не значились. С пути я безнадежно сбился. В Австралии с ее почти российскими просторами и с примерно якутской плотностью населения выход из такого положения лишь один - ехать дальше куда глаза глядят до первой встречной машины.

Машины я сначала не заметил, а увидел лишь облако пыли, из которого вынырнуло стадо овец, вмиг окружившее мою "вольво". Овцы двигались предельно организованно, не посягая на огороженные проволокой поля, и спокойно, без всякой типичной для стада в таких случаях паники обходили мою машину. Жутковатая нереальность столь разумного овечьего поведения рассеялась вместе с пыльным облаком, поднятым стадом, за которым на малой скорости следовал видавший виды "пикап". Из него выпрыгнул самый настоящий пастух в треухе и с кнутом. На вид ему было лет двадцать, и говорил он с таким немыслимым австралийским сельским акцентом, понять который человеку, изучавшему английский по классическим оксфордским образцам, практически невозможно. Типичный житель пятого континента не любит гласных и как бы цедит фразу за фразой сквозь зубы да к тому же сокращает слова, отбрасывая суффиксы, а то и половину корня. В его речи такое количество местных словечек, оборотов, не зная которые трудно уловить даже общий смысл сказанного. (Все это и называется вместе "страйн" - сокращенное от "острэлиен", то есть австралийский, - широко распространенный на пятом континенте диалект английского языка.) И это не говоря уже о к месту и не к месту употребляемом "великом австралийском прилагательном" - "чертов". Из межзубной скороговорки автопастуха я все же понял, что если поехать "прям и влев", а потом "вправ и прям", то миль через "пятнад-двад" я попаду в "чертов Идеи". Узнал я также, что рядом с Иденом есть город Бойдтаун, который лет сто назад построил "чертовски великий Бойд" и мне как "чер... гм-гм, иностранцу" будет "до черта интересно" посмотреть кусочек настоящей истории "осси" (что в сокращении означает "австралийцы").

Идеи, небольшой портовый городок, рассыпавшийся по холмам вдоль Двустворчатого залива на самой оконечности юго-восточного побережья Австралии, встретил меня грозой, проливным дождем и... таким градом, что поездку на развалины Бойдтауна пришлось отложить до утра. Градины с добрую фасолину величиной каждая в руках быстро таяли, и ладони стыли как от снежка, скатанного из свежевыпавшего снега. И пахло от них далекой нашей зимой: будто по заказу дохнула в тучу такая близкая к Австралии Антарктида.

В мотеле, где я остановился на ночь, деловитый хозяин предложил мне на выбор целых четыре книжечки местных авторов об истории Бойдтауна и похождениях его основателя Бенджамина Бойда. Я купил три, за что получил бесплатно открытку с видом славного мотеля "Хафуэй", и пошел в свой номер готовиться к утреннему свиданию с австралийской стариной.

Было шесть утра, и солнце уже поднялось над Иденом и высветлило Двустворчатый залив. Гроза ушла, а о ливне напоминал лишь сырой асфальт да зябкая дымка, прилипшая к эвкалиптам.

Бойдтаун, конечно же, не имел ничего общего с развалинами Парфенона, хотя развалины здесь и были самые настоящие. По корнистой тропинке я поднялся на заросший холм, на вершине которого стоял полуразрушенный храм. Красный, потемневший от времени известняк светился в лучах утреннего солнца, и несложная протестантская архитектура начала XIX века казалась поистине древней и легкой на фоне палевых зарослей. Было тихо. Лениво покрикивали попугаи. Бесшумно скользили ящерицы по замшелым камням. А внизу сквозь окно, прорубленное в зарослях обрывом, виднелись пенные гребни океанских валов, скатывавшихся в залив.

Казалось, что со времен Бойда здесь не ступала нога человека. Но на развалинах храма висела аккуратненькая табличка. Рядом стояла скамеечка явно современного производства, а около нее небольшая урночка с надписью: "Для курильщиков". Чуть поодаль табличка, еще более строгая, оповещала о том, что данная территория объявлена государственным заповедником, а потому и вести себя здесь следует соответственно, не нарушая тех правил, которые могут привести к неприятному столкновению с законом.

С законом сталкиваться здесь, наверное, никому еще не хотелось. Австралийцы хранят в заповеднике идеальный порядок. Ведь это одно из немногих мест, где можно вот так постоять на круче, побродить по заброшенным улицам с давно уже нежилыми зданиями и поразмыслить над тем, с чего же начиналась история европейского освоения Австралии.

Начиналась она, по официальному отсчету, с высадки капитана Кука в заливе Ботани около двухсот лет тому назад и потому невелика, история же аборигенов, исконных жителей пятого континента, которая насчитывает свыше 30 тысяч лет, известна разве что узким специалистам. В Австралии не встретишь ни замков, ни готических средневековых соборов, ни коллекций рыцарских одеяний. Она прыгнула из каменного века в век развивающегося капитализма с помощью Англии. Но, взяв от нее всю технологию, для такого прыжка необходимую, историю ее оставила лишь для школьных учебников. Многочисленные надписи на исторических зданиях о посещении пятого континента и его городов членами английской королевской фамилии теперь уже раздражают австралийцев как напоминание о колониальном прошлом. История Австралии начиналась, конечно, не с королей, а с каторжников, этими королями сюда сосланных.

"Первые белые поселенцы Австралии, - мрачновато пошутил как-то в "Сидней морнинг геральд" Дуглас Коплэнд, - отбирались лучшими судьями Англии". Но и к вольным поселенцам отношение было нелучшим. Один из первых губернаторов Нового Южного Уэльса, Л. Макгвайр, писал в письме своему другу в 1882 году: "Есть только два класса людей в Новом Южном Уэльсе. Первые - это те, кто осужден. А вторые - те, кого следовало бы осудить". Но эти слова теперь вспоминают уже как похвалу, а не хулу - предки были такими сорвиголовами! И в штате Новый Южный Уэльс поэтому с любовью необыкновенной восстанавливалась для всеобщего обозрения первая пересыльная тюрьма й подновлялась виселица, на которой укреплена аккуратная табличка, где точно зафиксировано, когда и кто был повешен здесь в последний раз. На Острове Смерти у берегов Тасмании, куда когда-то ссылали самых опасных преступников, еще одна каторга реставрирована и превращена в заповедник. И одна из его достопримечательностей - могила бунтаря Денниса Коллинса, сосланного сюда за то, что он бросил камень в физиономию короля Англии Уильяма IV.

Австралийцы научились не стыдиться своего прошлого: быть потомком каторжника почетно. И не только потому, что каторжники нередко были бунтовщиками, восстававшими против британской короны, но и потому, что именно их руками построены были первые дома и дороги, распаханы первые поля.

Потом появились первые вольные поселенцы, и они тоже со временем стали героями австралийской истории. Бенджамин Бойд был одним из них. Он приехал сюда из Англии в 1842 году с весьма солидным капиталом и с честолюбивыми планами создать на пятом континенте свою собственную финансовую и промышленную империю. Развалины Бойдтауна - единственно, что осталось от некогда блестящего, продержавшегося всего семь лет предприятия Бойда. Его паровые парусники бороздили воды океана от Сиднея до Тасмании. У него были свои китобойные флотилии, богатейшие фермы и пастбища. Бойд выпускал даже собственные деньги - он расплачивался ими с рабочими в Бойдтауне, где были построены шикарные по тем временам гостиница (она теперь восстанавливается), церковь, коттеджи, причалы, хранилища для шерсти и китового жира. Бойдтаун мог с годами вырасти до размеров нынешнего Сиднея или Мельбурна, если бы Бойда не довели до банкротства сиднейские финансисты, раньше его освоившие пятый континент. Была и еще одна причина ненависти к Бойду со стороны властей предержащих - он не признавал расизма и своим рабочим-аборигенам платил наравне с белыми. Это записано ему в плюс австралийцами. И поэтому Бойд, первопроходец и флибустьер, по европейским стандартам вряд ли заслуживший хоть строчку на скрижалях истории, в Австралии удостоился посмертно целого заповедника.

...У городка Гленрован на обочине шоссе Хьюм, соединяющего Мельбурн с Канберрой и Сиднеем, гипсовый человек в черной железной маске и длинном до пят пальто целился из пистолета в проходящие машины. Я остановился и встретился с еще одним героем австралийской истории. Оказалось, что давным-давно в Гленроване после двухдневной перестрелки с полицией был пойман знаменитый "вор и разбойник", а с поправкой на современность - ярый бунтарь против колониальных властей, самозваный президент Республики Виктория Нед Келли. Отсюда его отвезли в Мельбурн, где и повесили в 1880 году. В Гленроване энтузиасты создали целый музей Неда Келли, главной достопримечательностью которого считается дверь от старинной камеры в мельбурнской тюрьме Пентридж.

В этой тюрьме, расположенной в самом центре Мельбурна, сейчас вместо надсмотрщиков за камерами следят гиды, а в самих камерах для вящей убедительности вместо бунтарей и уголовников сидят на рассохшихся табуретках восковые фигуры в арестантских халатах. Можно посмотреть камеру, где сидел Нед Келли, и потрогать веревочную петлю, оборвавшую его жизнь. Все всамделишное, без обмана. И только последние слова Келли: "Такова жизнь!" - воспроизведены не в записи, магнитофонов тогда, увы, не было, объясняет, будто извиняясь, гид, а на аккуратной табличке.

Нед Келли для австралийцев вроде Робин Гуда, и все, что связано с ним, здесь берегут. Каждый уважающий себя "осси" не преминет посетить Пентридж, а по дороге в Канберру заглянуть в Гленрован и выпить кружку пива в знаменитом кабачке имени Неда Келли...

Дух первопроходцев, бунтарей и ниспровергателей неистребим в австралийцах. Становление этой нации было бы немыслимым без тяжелейшего труда. И может быть, именно поэтому австралийцы, воссоздавая свою старину для будущих поколений, вместе с викторианскими зданиями и соборами сохраняют, казалось бы, заведомо прозаические вещи, не представляющие никакой ценности с точки зрения тех народов, у которых история перевалила за тысячелетия.

Рядом с памятниками первооткрывателям на постаменты, огороженные бронзовыми цепями, встают телеги, в которых перевозили каторжан, и скамьи для порки, допотопные водоразборные колонки и древние паровозики. В городе Бендиго, штат Виктория, расцветшем в годы золотой лихорадки конца XIX века, фантастические, напоминающие замки соборы и помпезные особняки с колоннами мирно соседствуют со столь же тщательно охраняемыми первыми драгами и старыми золотыми шахтами, одна из которых считается самой глубокой в мире. Золота в Бендиго давно уже не добывают, и в шахту спускаются только туристы. Отдав из своих недр 22 миллиона унций золота, Бендиго остался самородком австралийской истории на века.

На окраине этого города приютился небольшой гончарный заводик. Лет так сто назад открыл его здесь никому не известный шотландец, снабжавший своими нехитрыми изделиями бурную орду золотоискателей. Потом заводишко захирел, и его совсем было уже собирались закрыть, пока кто-то из местных энтузиастов не подал идею выкупить его у наследников незадачливого шотландца. Заводик мало-помалу был восстановлен и, как теперь с гордостью сообщают жители Бендиго, является австралийской собственностью.

Для страны, где добрая половина национальной промышленности контролируется иностранным капиталом и где так популярен лозунг, впервые выдвинутый правительством Уитлема: "Выкупим Австралию у иностранцев!", дело с выкупом этого заводика стало целым событием. Ведь выкупалось не просто маленькое предприятие, а кусочек истории пятого континента. И была в этом глубокая символика, для современной Австралии наитипичнейшая.

Ведь говорят, что нация без истории, без прошлого не имеет и будущего. У Австралии есть свое, самобытное, ни на что не похожее прошлое, и сейчас оно тем важнее для австралийцев, чем больше они начинают осознавать себя единой независимой нацией с огромными потенциальными возможностями как в мировой экономике, так и в международной политике.

Австралийцы в последние годы стали пристальнее вглядываться в те свои национальные черты, что присущи им как народу. Появились такие социологические и филологические исследования, как "В поисках австралийца", "Австралийский английский язык", "Этикет по-австралийски", "Австралийский характер", не говоря уже о многочисленных справочниках и энциклопедиях, в заголовках которых непременно встретишь слова "Австралия", "австралийский".