Милях в ста от Канберры

...Туман лег на шоссе сразу же, едва мы выехали из Канберры. Было раннее утро, и солнце еще не набрало силу. Лишь изредка его лучи пробивались сквозь разводья в облаках, выхватывая из грязно-белой мглы зеленоватые валуны, наголо остриженных овец, бродивших за загородками по холмам, окаймляющим долину Монаро, да редкие фермы.

Милях в ста от Канберры из редеющего тумана вынырнул дорожный указатель - город Кума. За ним еще знак - "Кума приветствует осторожных водителей" над взятой в красный кружок цифрой 60. В самой Куме туман не задержался. Откуда-то из-за Снежных гор дул холодный ветер. На центральной площади, будто перед ООН, выстроился длинный ряд флагштоков. Вместе с австралийским и британским развевались на ветру национальные флаги Польши, Чехословакии, Венгрии, Мальты, Греции, Италии, ФРГ... Это память о тех, кто прокладывал здесь тоннели сквозь гранитные хребты, строил плотины и насосные станции знаменитого гидроэлектрокомплекса Снежных гор. В основном это были иммигранты, съехавшиеся сюда из 50 стран мира в поисках заработка. Первые работы начались здесь в 1949 году, а закончились лишь недавно.

10 гидростанций, хитроумная система тоннелей в 100 миль длиной, 80 миль акведуков - таков этот уникальный комплекс, позволяющий перебрасывать воду через горные вершины из одной реки в другую и обеспечивающий электроэнергией штаты Виктория и Новый Южный Уэльс.

Старожилы рассказывают, что Кума совсем не та теперь. Во времена строительного бума многоязыкое ее население выросло всего за год с двух до десяти тысяч человек. Они не знали ни австралийских обычаев, ни законов, ни английского языка. Они умели и хотели работать хоть по две смены, чтобы накопить денег, начать здесь, на пятом континенте, новую жизнь, забыть те горести и беды, которые принесла им война.

Но, как и во времена "золотой лихорадки", прошедшей по этим местам лет за шестьдесят до строительного бума, когда в близлежащей деревушке Киандре нашли золото, ловкие дельцы умело обирали доверчивых иммигрантов в не закрывавшихся до рассвета барах, в лавочках, где все было втридорога, в грязных палаточных балаганчиках, обещавших "забвение и счастье". Все это ушло в прошлое, смыто временем, как грязная пена. Теперь Кума - типичный австралийский средний город. С неизбежными пабами, универсамами, магазинчиками и мотельчиками для туристов. И только флаги на площади да местное кладбище, где на могильных камнях забредший турист может прочесть на десятках языков сотни горьких историй строителей-иммигрантов, погибших в' Снежных горах, напоминают о Куме той поры. Теперь здесь редко услышишь иной язык, кроме английского. И. даже те, кому язык этот не родной, на людях будут говорить по-английски. Так принято. И бунтарь против этих обычаев рано или поздно услышит назидательное: "Если вы живете в Австралии, то говорите по-английски". Мы с женой говорили по-русски между собой и, услышав эту весьма настойчивую рекомендацию, мигом обернулись и увидели костлявого седого старика с черными от загара руками. Кожа у него собралась в складки, сморщив прежнее великолепие нанесенных, видимо, еще в юности моряцких татуировок. Мы не хотели со стариком спорить и разговорились. Звали его Билл Рей, он держал небольшой рыбацкий мотель на озере Икумбин, неподалеку от Кумы, а в город приехал, чтобы сдать свой ежемесячный доход в банк. Было Биллу далеко за семьдесят. Он служил на военных кораблях и в первую и во вторую мировые войны. Об этом рассказывали не только татуировки, но и крепкая хватка рукопожатия, и походка враскачку.

Билл осведомился в первую очередь, кто мы - иностранцы или "новые австралийцы". С этой классификацией австралийцев на "чистых" и "нечистых" встречаешься в Австралии на каждом шагу. Самая "чистая" порода - это "настоящие австралийцы". Как правило, это потомки скваттеров, вольных поселенцев, освобожденных до срока каторжников, австралийская элита, в чьи дома без особых рекомендаций не попадешь. Затем идут "старые австралийцы". Они классом пониже, хотя их и большинство. Это люди, родившиеся и выросшие в Австралии, потомки более поздних переселенцев, то есть тех трудяг, чьими руками и создавались в Австралии первые индустриальные центры, электростанции и скоростные дороги. И наконец, "новые австралийцы". Это послевоенная иммиграция и их дети, граждане второго-третьего сорта, чуть лучше аборигенов, но и с ними, как и с аборигенами, по словам Билла, "настоящему австралийцу лучше не знаться". Почему "лучше не знаться", он толком объяснить в общем-то не мог. Сводилось все к тому, что они "не умеют говорить по-английски", приехали сюда "на все готовое и пользуются тем, за что мы платили налоги", и еще "отбивают работу у австралийцев". По поводу стройки в Снежных горах он спорить не стал - "пусть скажут спасибо, что им дали заработать, а то сдохли бы у себя с голоду", и потом "все равно все здесь строилось по австралийскому проекту". С нами Билл "знался" только потому, что мы говорили по-английски, и потому, что мы "иностранцы". Это более-менее уважаемая категория. Они временные и привозят в Австралию деньги, а значит, австралиец может продать им свой товар или сдать квартиру. "Уоги" - это общая и в высшей степени презрительная кличка для "новых австралийцев" - привозят с собой, как заявил Билл, только дыры в кармане и смуту. "Самое лучшее, - по его мнению, - это от них избавиться".

Билл выбалтывал то, о чем в общем-то "в приличном обществе" в Австралии не говорят. "Новоавстралийцу" попасть в такое общество несложно, но быть принятым в него практически невозможно. Его последним возьмут на работу и первым уволят. Даже если у него есть диплом врача, инженера, зоотехника, ему придется пройти сотни унизительных процедур, прежде чем его признают годным для работы по специальности. Как правило, если "новоавстралиец" не имеет средств завести себе какое-нибудь "дело" - лавочку, мотель, ферму (и ему удается не прогореть в течение первых же шести месяцев), удел его один - тяжелая физическая работа. К тому же нередко над ним висит угроза просто быть высланным из страны - до 1973 года требовалось не менее пяти лет прожить в Австралии на положении "временного поселенца", чтобы получить постоянное гражданство. В 1973 году после прихода лейбористов к власти срок этот был снижен до двух-трех лет.

В определенном смысле иммигрантов нередко использовали в Австралии с той же целью, с какой везли сюда когда-то первых каторжников - для освоения неосвоенного, для использования на низкооплачиваемых работах. В одном из официальных справочников по проблемам иммиграции об этом говорится весьма откровенно. После войны 7770 тысяч квадратных километров Австралии заселяли всего 7,4 миллиона человек. "Австралии, - пишут авторы этого справочника, - не хватало миллиона домов и квартир, школ, больниц. Износилась транспортная система, из-за недостатка электроэнергии страдали города. Упало производство стали и угля, выросшее было во время войны. Нация была богата природными ресурсами, но их развитие было ограничено из-за недостатка людской силы. Австралия уже не могла положиться на естественный рост населения и незапланированную иммиграцию. Был выдвинут лозунг - "Либо заселить Австралию, либо погибнуть".

Вопрос, как видим, стоял весьма серьезно. И к нему подошли не менее серьезно. Было создано специальное министерство иммиграции, открывшее свои бюро во многих странах Европы. С правительствами Голландии, Италии, ФРГ, Австрии, Бельгии, Греции, Испании были заключены специальные соглашения о кооперации в деле вербовки и транспортировки в Австралию необходимых стране иммигрантов. Отбирались главным образом высококвалифицированные рабочие. Им даже оплачивался проезд, но в этом случае они подписывали обязательство работать в течение определенного срока там, куда их направит иммиграционная служба. Население Австралии составило к 1976 году 13,6 миллиона человек - это почти на шесть с лишним миллионов больше, чем в 1945 году. 60 процентов роста обеспечено согласно официальным данным за счет иммиграции. 40 процентов населения Австралии составляют люди, либо родившиеся за границей, либо от "новоавстралийцев". Отметим при этом, что в основном ехали в Австралию европейцы - негры и азиаты числились в графе "неподходящих для иммиграции" и, несмотря на некоторые реформы, проведенные лейбористами, лозунг иммиграционной политики остался прежним - "Белая Австралия".

Все эти цифры, конечно, не могут не учитывать в своей политике главные политические партии страны. И либералы и лейбористы на выборах 1975 года особый упор делали на пропаганду среди иммигрантов. Лейбористы с гордостью рассказывали о тех реформах, которые они провели в иммиграционной политике, в законодательстве о получении австралийского гражданства. Не случайно бывший министр иммиграции лейбористского кабинета Ал Грассби стал любимцем всех "новоавстралийцев". При нем действительно они получили такие права, о которых и мечтать не могли иммигранты, покорявшие Снежные горы. Либералы и аграрии, в свою очередь, обещали новые реформы и сохранение всех тех законов, которые были уже приняты лейбористами. Кстати сказать, на работе в министерстве иммиграции либералы сохранили даже Ала Грассби на посту комиссара управления по расовым отношениям. Сохранили и лозунг лейбористов - не просто интегрировать иммигрантов в австралийское общество, а дать им возможность сохранить свою национальную самобытность. В Сиднее и Мельбурне начали работать радиостанции на национальных языках основных (всего в стране свыше 100 национальностей) этнических групп Австралии - греческом, итальянском, польском, русском.

Конечно, ни благие пожелания, ни "этнические радиопередачи" проблем иммигрантов в Австралии не решат. В мгновение ока невозможно преодолеть и то отношение к "новоавстралийцам", о котором нам столь красочно поведал Билл Рей. Да, наверное, и не слишком заинтересованы в этом те, кто правит Австралией: разделяя людей по расовому признаку, ими куда легче править. Не случайно же столь решительно предприниматели восстают против профсоюзов каждый раз, когда их лидеры требуют предоставления рабочим-иммигрантам полных прав и равной оплаты труда. Расизм живуч и как средство эксплуатации выгоден.

Австралийский расизм своеобразен. Здесь никто демонстративно не откажется сидеть рядом с негром или аборигеном в парке на одной скамейке, в одном купе поезда, жить в одной гостинице (если аборигена там поселят) или обедать в одном ресторане (если там не скажут: "Черных мы не обслуживаем"). Австралийцы искренне верят в то, что их общество демократично, что каждому надо дать "фэйер гоу", что в переводе означает примерно "дать попробовать каждому, что у него получится, и не лишать его этого шанса". На деле же все иначе.

"Австралия - расистская страна, - говорит Ал Грассби. - Но австралийцы не расисты. Они просто считают, что так и должно быть". Точно так же в свое время они считали, что аборигены - обезьяноподобные существа, и охотились на них, как на диких зверей. Кое-где такая "охота" продолжается до сих пор. Правда, сейчас за это судят, если поймают.

Уже к концу XVIII века переселенцы перебили половину из примерно 300 тысяч аборигенов, населявших Австралию. В Тасмании последний абориген умер в 1876 году. Всего их осталось сейчас на пятом континенте 150 тысяч. 50 лет - средняя продолжительность их жизни. Всего четыре процента кончают среднюю школу. Всего 56 аборигенов учатся в университетах. Более половины квалифицируемых "годными к найму" аборигенов - безработные. Какой уж тут "фэйер гоу"!

Для "новоавстралийца" австралийский расизм, изощренный до такой степени, что не придерешься,- ежедневная реальность. "Страйн" не просто трудно воспринять тому, кто к австралийскому варианту звучания английского языка не приучен, без подготовки и практики даже невозможно. До приезда в Австралию я говорил по-английски свободно, но к "страйну" привыкал месяца два и брал специальные уроки, чтобы научиться понимать австралийцев полностью. И это с языковым образованием. Без него куда труднее. "Страйн" для "старых австралийцев" нечто вроде масонского рукопожатия. Сразу узнают "своего". А не свой он и есть не свой, с ним можно не церемониться.

Представьте себя на минуту "новоавстралийцем". Жаркий день. Хочется пить. Вы заходите в паб. Барменша профессионально цедит в стаканы ледяное пиво.

- Стаканчик пива, пожалуйста.

- Мидди или скунер?

- Любого пива.

- Мидди или скунер? - Барменша теряет терпение.

Если поблизости не найдется доброй души, не объяснят не знающему местных обычаев любителю пива, что "мидди" - это не матроска, как в буквальном переводе, а 250 граммов, и "скунер" не шхуна, а пол-литра, он так и уйдет из паба, не напившись. Или ему дадут сразу "скунер", получат с него вдвое, хотя он хотел всего стаканчик.

...У вас что-то не в порядке с машиной. Вы идете в автосервис.

- Привет, приятель, как поживаете, как дела, все хорошо? Прекрасно, а что с тачкой? Опять фордыбачит, старая кобылка? Подкуем, хвост подкрутим...

Все это межзубной скороговоркой на утрированном "страйне". Человека видят в первый раз, хотят узнать кто. Свой, чужой? Система опознания срабатывает безотказно, стоит "новоавстралийцу" сказать: "Видите ли, сэр..." Все ясно, вы "уог". Теперь уже можно вас и пощипать.

- Значит, так, - говорит приемщик, глядя на вас с искренним сочувствием и одновременно со столь же искренним превосходством, - движок барахлит, конечно, но еще держится. А вот трамблер, черт побери, туда-сюда, дрянь оловянная, пару косых выложишь, если сбоит (то есть даст сбой, как лошадь). Форсунку тоже, ехиднин хвост, на этой сборке проморгали, прохлопали, не поставил бы шесть за двадцать по эту сторону забора от кроликов.

С тем же сочувственным выражением он подсчитывает, сколько с вас причитается за починку трамблера, действительно барахлящего, глушителя, совершенно исправного, и за неизбежный "баланс колес", без которого вы могли бы обойтись, не говоря уже о замене только что замененного вами масла, заливке в бак "антиокислителя" и еще десятке пунктов "проверки", "доводки", "смазки", за которые также надо платить. И так всюду.

"Старый австралиец" никогда ничего подобного проделать над собой не позволит. Он будет говорить с приемщиком так: "Здорово, друг. Трамблер барахлит. Поправишь. Когда заехать? В пять? Хорошо. До пяти, Друг".

Если его попытаются "смазать" и "довести", он смерит неопытного приемщика презрительным взглядом и срежет нахала: "Ты еще джакеру, малыш, чтобы на мне проверять эти трюки". "Джакеру" - типично австралийское слово, означающее "ученик стригаля", или "подручный", а в более точном звучании - "сосунок".

Со знающим "страйн" шутить лучше не надо. В обращении с "новоавстралийцем" "страйн" становится способом выжимания денег и сверхэксплуатации. Иммигранта постоянно обманывают, обводят вокруг пальца на всех этапах его приспособления к австралийской действительности - с момента вступления на землю пятого континента и приема на работу до того самого момента, когда он наконец станет "фэйр-динкам осси". Не ищите этот оборот в словаре. На "страйне" он означает "настоящий австралиец".

Попытки же некоторых общин - итальянской, ливанской, греческой жить замкнуто, тесной группой ведут в конечном счете к тому, что община становится своеобразным гетто, где иммигрантов нещадно эксплуатируют "свои" предприниматели, без всякого контроля профсоюзов. А это тоже рабство, хоть и без ошейника. И поэтому, какие бы красивые фразы ни говорились о "сохранении самобытной национальной культуры" иммигрантов, культуру эту теряют в первую очередь их дети, когда идут в австралийскую школу, где "королевский английский" отмирает и все популярнее "страйн". Сама жизнь заставляет иммигрантов интегрироваться в общество и его языковую культуру. Без этого в Австралии просто трудно выжить.

Расизм языковой все-таки невинен по сравнению с расизмом классическим, граничащим с апартеидом. С тем расизмом, который поселился в Австралии вместе с резервациями для аборигенов, где от посторонних глаз тщательно скрывают нищету и болезни коренных жителей пятого континента, детскую смертность, которая в три раза выше, чем у новозеландских маори и американских индейцев, бесправие, которого не увидишь, когда "фэйр-динкам осси" хлопает по плечу аборигена, получившего разрешение жить в городе, и говорит ему: "Привет, друг!"

Австралийский апартеид незаметен. Его стыдливо прячут не только от посторонних, но и от самих австралийцев. Резервации загнаны в труднодоступные пустынные районы, куда без вертолета или вездехода не доберешься. Сейчас резервации появились и на окраинах больших городов, трущобах, где разрешают жить аборигенам, получившим какое-то образование. В районах для белых им места нет. В трущобы же лучше не соваться - безысходность и отчаяние порождают преступность, ненависть к любому белому оборачивается бессмысленными нападениями и поножовщиной.

"Черные - забытый народ, - говорит Маргарет Хелман, которая работает в системе социального обеспечения в одной из таких резерваций в Сиднее. - Очень немногие белые вообще видели аборигенов, не говоря уже о том, чтобы познакомиться с ними".

...Медленно наша машина одолевала Альпийский путь - разбитую и извилистую грунтовую дорогу, лишь кое-где прикрытую гудроном. Под указателем на гору Костюшко мы остановились. Самая высокая точка Австралии с горной дороги отнюдь не напоминала грозный пик. Туристы шли к вершине по протоптанной тропинке. Девушка-экскурсовод деловито рассказывала на "страйне" о том, как открыл эту гору и назвал ее именем польского демократа Костюшко исследователь Павел Стржелецкий.

"Он был поляком, - спросили мы у нее, - значит, "новоавстралийцем"?" - "Ну что вы, - бойко ответила она. - У него были родители поляки, но за свои труды он получил в 1869 году дворянство в Англии. С тех пор его звали сэр Поль".