Девять нобелевских лауреатов и Филипс

В конце мая 1574 года по неприветливой болотистой местности между Утрехтом и Амстердамом двигались испанские войска. Они выступили в поход, чтобы покарать Лейден, богатый город суконщиков и один из очагов сопротивления власти испанских Габсбургов в северных провинциях Голландии. Генерал Вальдес, получивший приказ короля Испании Филиппа II потопить восстание в крови, хорошо знал, что его главный организатор Вильгелм I Оранский ждет испанцев за крепостными стенами Делфта. Но ключом к этой стране, простиравшейся от Рейна на юге до мелководного Харлемского моря на севере, был Лейден. Его предприниматели, проявив смекалку, победили в трудном конкурентном поединке с фламандскими центрами по производству сукна. Там в тяжелых сундуках хранились деньги, которые со времени казни Эгмонта и Горна, предводителей первого крупного восстания на севере Голландии, помогали Вильгельму I Оранскому вести войну против испанцев.

С начала июня на крепостные стены Лейдена стали обрушиваться одна за другой атаки испанцев. Когда Вальдес понял, что его войско не одолеет городские укрепления, он решил перейти к осаде и взять город измором. В первые дни августа магистрат распределил последние запасы продовольствия: начался голод. Люди варили и жевали кожу с одежды и обуви, обдирали кору с корней и стволов деревьев.

Когда весть об этом достигла Делфта, Вильгельм Оранский послал своих людей к побережью Северного моря с приказом открыть дамбы. Через два часа вся область до самых крепостных стен Делфта и Утрехта оказалась под водой.

Вальдес ушел в ту ночь, когда вода затопила его лагерь. Ослабевшие стражники на крепостных стенах Лейдена не заметили отхода испанских войск, и весь следующий день ворота голодавшего города оставались закрытыми. Полная тишина, показавшаяся истощенным людям бесконечной, заставила их послать пастуха узнать, что происходит. Он вернулся с известием, что лагерь Вальдеса пуст, и принес котелок с говядиной, картофелем, морковью и луком. Котелок стал музейным экспонатом, а это блюдо до сих пор остается традиционной едой горожан и подается в ресторанах.

На следующий день к воротам Лейдена приплыли парусники из Делфта с грузом хлеба и сельди. Вильгельм Оранский в качестве наместника северных провинций обладал правом предоставления привилегий. Он предложил Лейдену выбор: за проявленный героизм в борьбе за свободу страны город либо освобождается от всех налогов, либо за ним признается право основать университет. И Лейден принял решение, для многих неожиданное, - в пользу университета!

Сопричастность к прославленным наукам - особое чувство, которое испытывает человек, вступая на землю древнейших университетов и политехнических институтов, оказываясь в аудиториях университета в Кембридже, проходя по коридорам Ягеллонского университета в Кракове или поднимаясь по лестницам Чешского высшего технического училища. По пути в Лейден я пытался припомнить множество имен, которые когда-то записывал на лекциях по физике и математике. Этих ученых помнят красные кирпичные стены бывшего монастыря в Лейдене. Они входили и выходили через его ворота: физик и математик Гюйгенс, физик Лоренц, естествоиспытатель Левенгук, физик Ван-дер-Ваальс. Их именами названы физические законы, математические формулы и теоремы. Они заложили основы современной науки, совершили эпохальные открытия, по-новому взглянув на окружавший их мир.

Лейден, насчитывающий немногим более ста тысяч жителей, находится в двадцати километрах от Гааги, и его исторический центр с крепостями и башнями окружен современными кварталами и многочисленными промышленными предприятиями. Мое знакомство с городом началось не совсем обычно: я вез Вибе, родственника моих друзей, на юбилейную встречу выпускников одной из лейденских средних школ, которая должна была состояться в новом городском зале. Было воскресенье, Вибе рассказал мне, что встречу вначале назначили на субботу, но городской зал на этот день сняли организаторы ежегодной ярмарки скота, и выпускникам пришлось уступить.

Признаюсь, меня заинтересовала предстоящая встреча выпускников, Вибе ехал вместе с женой Марией, благоухающей французскими духами, в зал, где накануне завершилась ярмарка скота. Мы подъехали на стоянку, где уже стояло более двух тысяч автомашин, и вошли в зал. Помимо массивных стальных перил, к которым, видимо, привязывали скот и на которые можно было поставить поднос с напитками и закусками, я не увидел никаких примет прошедшей ярмарки скота. Хорошо проветренный просторный зал сверкал чистотой. Трудно было поверить, но программа подтверждала: вчера - ярмарка скота (шесть тысяч человек), сегодня - встреча трех тысяч выпускников, завтра и послезавтра - слет голубятников, ярмарка лошадей, затем конгресс верующих, потом опять ярмарка... В эту минуту я вспомнил о европейском Центре конгрессов в Гааге, который был возведен по проекту знаменитого нидерландского архитектора Якоба Ауда. В нем зал на две тысячи мест, крытые и открытые выставочные залы, самая современная техника для синхронного перевода, теле- и радиоаппаратура и небольшая типография для печатания приглашений и бюллетеней. Центр конгрессов строился целых тринадцать лет, стоил огромной суммы денег, но у него немалые проблемы с посещаемостью всех залов и использованием оборудования.

Университет находится на канале Рапенбург. Это скромное готическое здание, где еще в XVI веке размещался монастырь. За ним расположен большой ботанический сад. Строгие кирпичные стены подчеркивают почтенный возраст учебного заведения: самому старому университету Нидерландов более 400 лет, он был основан в 1575 году.

В начале XVII века в аудиториях можно было слушать Гуго де Гроота, впоследствии прозванного Гроцием: он известен как один из основателей науки международного права. В Лейдене были изданы все сочинения Греция, в которых он провозгласил свободу плавания в открытых морях и предпринял попытку упорядочить международные отношения на договорной основе.

В Лейденском университете работал Христиан Гюйгенс, физик, астроном, механик, математик, разработанная им волновая теория света объяснила явление двойного лучепреломления. Он усовершенствовал конструкцию телескопа и открыл с его помощью кольцо Сатурна, собрал первые маятниковые часы и охарактеризовал принцип их работы, создал первые труды по теории вероятностей и подготовил почву гиганту современной физики Исааку Ньютону. На улицах города Гюйгенс встречался с Антони ван Левенгуком, гениальным самоучкой, внесшим огромный вклад в естественные науки. В молодости он был подсобным рабочим, позднее стал торговцем, но победила любовь к науке. Левенгук создал более четырехсот микроскопов и с помощью этого прибора впервые наблюдал эритроциты (на них обратил внимание знаменитых врачей другой голландец Ян Сваммердам), простейшие организмы - инфузории, сперматозоиды животных, микробов в зубных налетах, - открыл некоторые мышцы.

В Лейдене работал Мюссенброк, создатель электроконденсатора - знаменитой лейденской банки. В течение целых тридцати лет здесь заведовал кафедрой физиологии и гистологии Виллем Эйнтховен, которого в студенческие годы в Утрехтском университете учили обследовать пациентов, прослушивая и простукивая грудную клетку. Эйнтховен следил за результатом исследований Кейта и Флака, открывших в правом предсердии пучок нервных узлов, который сообщал какую-то информацию сердцу. Когда позднее другие ученые описали еще один, меньший узел между предсердием и желудочком и высказали предположение, что у сердца есть свои "информаторы" о состоянии функций предсердия и желудочков, перед Эйнтховеном встал вопрос: что это за информация? Электрической природы? Сколько электросигналов возникает в сердце? Эйнтховен был врачом, математиком и физиком, поэтому ему удалось записать и расшифровать работу сердца. Он сконструировал первый электрокардиограф, получил первую электрокардиограмму и дополнил прослушивание чтением кривых, регистрирующих сердечную деятельность.

Я. Ван-дер-Ваальс также учился в университете Лейдена, докторскую диссертацию он защитил позднее в Гааге и тридцать лет преподавал в университете Амстердама. Наблюдая за поверхностью жидкости, он заинтересовался, каким образом жидкость и газ спокойно соседствуют, почему молекулы жидкости не отрываются одна от другой и не преодолевают газообразный слой над их поверхностью? Ван-дер-Ваальс пришел к заключению, что молекулы жидкости притягиваются друг к другу, и вывел уравнение, с помощью которого можно рассчитать силу притяжения. Он определил также давление внутри жидкости и разработал научные основы современной холодильной техники.

Хендрик Лоренц учился в Лейденском университете, а затем сорок пять лет был его профессором. Он совершил переворот в электронной теории и внес большой вклад в изучение воздействия магнитного поля на поток заряженных электрических частиц, точнее, на определенные формы радиации. Он вывел зависимость тепло- и электропроводимости металлов от температуры, теоретически он объяснил работы Фарадея и эффекты, открытые Зееманом. И Хейке Камерлинг-Оннес всю жизнь проработал в Лейденском университете, ему впервые в мире удалось получить жидкий гелий, он достиг температуры - 268,9°С и приблизился к абсолютному нулю, самой низкой температуре в физике Земли. В период, когда от теории магнетизма уже ничего не ждали, Камерлинг-Оннес сделал большое открытие, установив, что если у некоторых металлов с понижением температуры понижается электрическое сопротивление, даже до нулевой величины, так что металл становится сверхпроводимым и не происходит потери электричества, то достаточно создать вокруг проводника магнитное поле, как вновь начнет действовать закон Ома.

Петер Зееман учился в Лейдене под руководством Камерлинга-Оннеса и Лоренца. Он вел наблюдения за поведением спектральных линий поляризованного света в магнитном поле и обнаружил, что они расщепляются. Этот эффект Зеемана Лоренц позднее объяснил и использовал для доказательства существования электронов.

И Якоб вант Гофф учился в Лейденском университете, а потом обогатил мировую химию своими открытиями, законами и экспериментальными методами исследования. На его рабочем столе родилась теория о скорости химических реакций, химическом равновесии и распаде, соотношении между осмотическим давлением и количеством молекул в растворе.

Из девяти нидерландских лауреатов Нобелевской премии только Петер Дебай, Фриц Цернике и Христиан Эйкман не учились в Лейдене. Дебай был воспитанником Цаха, и его исследования дисперсии электронов и рентгеновских лучей в газах познакомили мир со строением молекулы. Цернике прожил всю жизнь в Гронингене, создал так называемый фазово-контрастный микроскоп и собрал богатую информацию в измерении малых, но важных нерегулярностей в волновых потоках непрямого света. Христиан Эйкман получил Нобелевскую премию за то, что он умел наблюдать: он работал врачом в Джакарте и однажды обратил внимание на то, что у курицы на тюремном дворе случаются такие же судороги и нарушение двигательных функций, как и у заключенных, страдавших болезнью бери-бери, тогда очень распространенной в Юго-Восточной Азии. Он провел наблюдения и установил, что основным продуктом питания и человека и птицы был очищенный рис, следовательно, в шелухе риса содержится вещество, поддерживающее здоровье людей. Он назвал его веществом "В", по названию болезни, и только много лет спустя польский врач К. Функ предложил термин "витамин", от латинского vita - жизнь.

Девять лауреатов Нобелевской премии дала страна великих мореплавателей и техников, создателей ветряных мельниц, телескопов, машин для бумажной и текстильной промышленности, а также других важных новшеств - это свидетельство высоких технических и исследовательских способностей нидерландского народа. Нидерландцы смело выдвигали гипотезы, в которых европейская и американская наука сомневалась. Так, например, Я. X. Оорт, руководитель обсерватории в Лейдене, впервые высказал гипотезу, что облака радиоактивного водорода во вселенной должны появляться на волне 21 сантиметра; голландский научный журнал опубликовал эту "сумасбродную" гипотезу, которую поддержал молодой советский астроном И. С. Шкловский. В 1951 году Персел и Ивен из Гарвардского университета с помощью телескопа зарегистрировали водород на прогнозируемой волне, а "сумасбродность" гипотезы голландских и советских ученых стала основой радиоастрономии.

А искусственный космический язык "Линкос" утрехтского профессора Ханса Фрейденталя? Или исследования космического пространства вокруг звезды Барнарда, проведенные Петером ван де Кампом: 18 лет, 609 ночей провел этот нидерландский астроном у телескопа, направленного на звезду, удаленную от нас на шесть световых лет. Он сделал две с половиной тысячи снимков, которые проверял на компьютере, чтобы сообщить человечеству: в этой точке вселенной находится звезда, вокруг которой обращаются планеты, по своим размерам соответствующие планетам Солнечной системы. Существование жизни в других космических мирах, удаленных от нас, может и должно оставаться серьезной и важной научной гипотезой нашего времени!

Когда мы говорим о великих представителях нидерландской науки и техники, нельзя не упомянуть одного имени, которое связано с Лейденом. Оно является олицетворением промышленного развития Нидерландов в нашем столетии. Перенесемся из Лейдена на сто километров к юго-востоку, в город Эйндховен в Северном Брабанте. Это имя - Антон Филипс.

Когда Томас Алва Эдисон зажег в Менло-Парке в Нью-Йорке первую лампочку, сконструировал генератор постоянного тока, создал подземные кабели, выключатель, счетчик электроэнергии и сумел разориться, он уехал в Европу и представил на Первой международной выставке электротехники в Париже приборы для электрического освещения с тысячей лампочек. Это явилось самой большой сенсацией, каждый посетитель выставки хотел попытаться "сделать свет". Эдисон уехал за океан с внушительным количеством лицензий на использование своих открытий. На Нью-Йоркской бирже это повысило курс ценных бумаг Эдисона, и кошельки финансистов открылись. Эдисон достроил в Америке электростанцию, проложил подземный кабель и подсоединил к нему 85 зданий, в которых было 2300 лампочек. 4 сентября 1882 года он их зажег.

В связи с парижской выставкой электротехники в Европе чаще всего произносили имя Эмиля Ратенау, получившего согласие Эдисона на передачу ряда лицензий Германии и основавшего впоследствии знаменитый концерн АЭГ. Никто не обратил внимания на молодого человека, часами в восхищении простаивавшего на парижской улице под сверкающей гирляндой лампочек. Это был некий Герард Филипс из Эйндховена. По возвращении домой он занял у отца деньги, построил цех площадью двадцать квадратных метров и установил в нем паровую машину с необходимым оборудованием для производства лампочек. Общество Эдисона продало ему лицензию. Так началось производство лампочек с углеродистой нитью.

Те, кто знал обстановку в Нидерландах в те времена, не скрывали, что Герард Филипс из Эйндховена - авантюрист, и его цеху суждено не более двух лет существования. Через два года, продавая в год 300 лампочек, эйндховенский механик действительно прекратил производство лампочек и цех закрыл.

Ошибка Филипса состояла в том, что он хотел внедрить промышленное изделие в быт совершенно неразвитых в промышленном отношении Нидерландов. Использовать электроэнергию могли себе позволить только крупные промышленные предприятия, а их в Нидерландах не было уже несколько десятилетий. Министр торговли и промыслов тогда даже уверял общественность в том, что главным источником всеобщего благосостояния остается торговля, а хорошие международные отношения более выгодны, чем отечественная промышленность.

Похоже, со времен XVII века, когда у Нидерландов была самая крупная торговая и военная флотилии, обслуживавшие почти всю торговлю от Прибалтики до Южной и Западной Европы, страна пребывала в состоянии упоения своими успехами. Голландские корабли ходили к берегам Африки, Тасмании, Китая и Японии, голландская Вест-Индская торговая компания успешно монополизировала торговлю с Бразилией, у нее были опорные пункты в Гвиане и Северной Америке. Доходы от торговли, богатства колоний, рыболовство, кораблестроение и развитие текстильного производства были достаточными для того, чтобы сделать Голландию богатейшей страной Европы, если под этим понимать содержимое сейфов торговцев, банкиров, владельцев мануфактур и верфей.

Но наступил XVIII век. А с ним и жестокая конкуренция с Англией на море, в торговле и промышленности. Война с Англией и Францией истощила Нидерланды. Страна потеряла часть колоний, а люди, вложившие в них свои капиталы, вместо того, чтобы начать на родине спешно создавать промышленность, предпочитали подсчитывать проценты, которые приносили им займы.

Если Англия, Франция и Бельгия становились промышленными странами, то для Нидерландов машиностроительный завод был чем-то необычным. Сельское хозяйство поставляло мясо и молоко для производства сыра и масла, сахарную свеклу для производства сахара, перерабатывались табак, лен, древесина (на целлюлозу и бумагу); дымили печи фабрик по выпуску изделий из фарфора и фаянса. С этими отраслями промышленности "страна тюльпанов" вступила в XIX век. Нельзя сказать, что такой фундамент был внушительным. К тому же условия труда на фабриках были невыносимыми: люди работали по 13 - 15 часов в день, а продолжительность жизни рабочего в среднем составляла 32 года. Конкуренция с Англией и ее сырьевая блокада уничтожили голландское суконное производство, и - как следствие - в 1740 году в Лейдене проживали более 70 000 человек, а в 1793 году - всего 28 000. Не было шерсти, не было работы, закрывались цехи.

Рис. 15. Цветы и праздники. Они также прочно объединяют быт и традиции Бельгии и Нидерландов. Цветочный базар, подобный расположившемуся на брюссельской Гран-пляс, можно встретить и во многих других городах

Единственное, чем Англия могла быть полезной Голландии, это примером промышленной революции, но она столкнулась с невежеством голландских финансистов. Только в последней четверти минувшего столетия, то есть, пережив сто лет экономических сомнений и неуверенности, Нидерланды "попали в струю". Этому способствовало несколько обстоятельств.

Прежде всего, в Германии происходило бурное развитие капитализма, что стимулировало интерес к голландским изделиям. Примерно в это же время, как ни парадоксально, благодаря ограниченности банкиров, которые и во сне грезили только о торговле и плаваниях, открылись морские пути к Роттердаму и Амстердаму - Ньиве-Ватервег и Североморский канал. Тогда же прошли первые суда по Суэцкому каналу к плантациям в Голландской Индии (ныне Индонезии) - к сахарному тростнику, каучуку, кофе, чаю и табаку. И это последнее событие, которое могло способствовать созданию национальной перерабатывающей промышленности, банкиры восприняли лишь как указание, куда следует вкладывать свои капиталы. Так, в 1900 году финансовый журнал "Бёурскурант" сообщал, что, если банкиры не перестанут вкладывать деньги за границу и не проявят интереса к делам национальной промышленности, "стране тюльпанов" придется плохо.

В 1890 году в Эйндховене Герард Филипс начал выкачивать из стеклянных колб воздух и впаивать в них тонкие углеродные нити. Такое начинание было промышленной авантюрой. Кроме его семьи, никто не проявлял интереса к делу и не хотел помочь начинанию. Столь же непросто пробивались и другие новаторы промышленности, имена и изделия которых позднее прославили Нидерланды: Ван дер Берген Юргенс (маргарин "Унилевер"), Сторк (машиностроение), Хартогс (текстильное производство - АКУ), И. К. ван Маркен (спиртовая промышленность). При этом они видели, как на деньги Нидерландов на Суматре строятся крупные нефтеперегонные заводы - тогда это была Голландская нефтяная компания, которая потом в 1907 году объединилась с английской "Шелл" в нынешнюю "Ройял датч-Шелл", как уезжают в поисках работы в Соединенные Штаты десятки тысяч голландцев. Только в 1881 - 1915 годах страну покинули 165 000 человек.

К счастью, младший из Филипсов, Антон, обладал большой энергией и технической смекалкой. Он понял, что в стране, банкиры которой делают ставку на заграницу, предприятие должно опираться на зарубежных заказчиков. Ему это удалось, он модернизировал производство и уже в 1895 году направил из Эйндховена в другие страны мира 109 000 лампочек. Чистая прибыль составила 1600 гульденов, но, если учесть, что цех и машины обошлись в 75 000 гульденов, это было не так уж много. Но это был один из путей.

Второй - Антон Филипс точно его почувствовал - заключался в систематической модернизации производства. Все появлявшиеся в мире новинки, так или иначе связанные с лампочками, Филипс должен был получать и испытывать. Изобретение Нерста - лампочки с нитями из окисей редких элементов, осмийная лампочка Ауэра в числе первых с металлической нитью, лампочка Болтона и Фейрлина с нитью из тантала, лампочки из порошкового вольфрама - все это в Эйндховене изучалось и готовилось к производству. Когда в 1910 году группе американских инженеров впервые удалось осуществить фришевание вольфрама и вытянуть из него мягкую и тонкую нить, которая могла светить в лампочке целых 1000 часов, Эйндховен был одним из первых в мире городов, откуда эти лампочки попали к заказчику. Расторопная реклама связала имя Филипса со словом "новатор", а в молодой электротехнической промышленности это было самым значительным триумфом.

В 1912 и 1914 годах в Эйндховене произошли важные события: семейное предприятие превратилось в акционерное общество "Филипс Глуйлампенфабрикен", была создана научно-исследовательская лаборатория, возглавить которую Филипс просил доктора Г. Холста. Это стало началом исследовательской деятельности Филипса, которая потом полвека направляла его наступление на бытовую машиностроительную электротехнику в рамках научно-технической революции: натриевые и ртутные светильники, лампочки и рентгеновские аппараты, радиоприемники и телевизоры, передатчики, радиодетали, радиолокаторы, телефонные станции, контрольно-измерительные приборы для автоматизированных производственных процессов, медицинская и вычислительная техника. Это была основа будущего, когда Филипс стал оборудовать кухни и спутники, детские автодороги, крупнейшие в мире порты и аэродромы.

На исследования и развитие выделялись самые значительные суммы - от семи до десяти процентов всего оборота фирмы. Это позволило компании выйти на мировой рынок, создать научно-исследовательские лаборатории, куда привлекались способные научные и технические кадры. При этом в исследовательской работе никогда не было даже малейшего намека на стихийность, шла ли речь о лаборатории во французском Лимей-Бреранн, голландском институте в Ваалре, аналогичных предприятиях в ФРГ, Англии и других странах. Всюду господствовал жесткий контроль координаторов из Эйндховена, поэтому ничто не разрабатывалось напрасно, не испытывалось дважды. Более того, лаборатории предлагали путь достижения высокой производительности труда в электронной промышленности, поскольку специально изучались способности рабочих и необходимые качества отдельных групп сотрудников. Полученные данные требовали соблюдения условий, которые были обязательны при подборе людей на конкретную работу, они гарантировали подавление усталости и повышение сосредоточенности.

Еще одно хорошее дело основал Антон Филипс с первых шагов деятельности фирмы: национальные сбытовые организации в Бельгии, Франции, Англии, Скандинавских странах, Бразилии, Австралии. В конце 1929 года они обосновались в 29 странах и продавали там изделия, поставляемые из Эйндховена. Филипс отказывался от того, к чему стремилась компания: создание сильной команды торговых агентов, приезжавших и уезжавших из Эйндховена. И позднее, в годы экономического кризиса, когда люди проявляли больше интереса к работе, чем к импортируемым товарам, Антон Филипс распорядился строить небольшие цехи и заводы по всему миру. Превратив центры сбыта в самостоятельные производственные и торговые предприятия, компания якобы сделала широкий жест, но на самом деле у старого господина Филипса была хорошо рассчитанная ставка на дешевую рабочую силу за рубежом, поскольку на родине условия все более ухудшались и становились тяжелыми.

Такова вкратце история фирмы, которая сегодня в нашем представлении так же неотделима от Нидерландов, как, скажем, "Шкода" от Чехословакии. Сегодня "Филипс" - это гигантская корпорация, в которой заняты 345 000 человек, а на ее 420 заводах, действующих по всему миру, выпускается гражданская и военная электроника, практически вся аудиовизуальная техника для дома и студий, оборудование для кухонь, сложная медицинская аппаратура для трансплантации органов. Имя прозорливого Антона Филипса сегодня внесено в список великих нидерландцев (имя и фотография его брата Герарда приводится только в проспектах фирмы). А некоторые города Нидерландов настолько почитают исторические заслуги Филипса, что, если вы едете в Эйндховен через Утрехт, вам напомнят, что в 1927 году на утрехтской ярмарке подал свой голос первый радиоприемник Филипса, который на коротких волнах слышался на расстоянии 10 000 миль. Так что королева с помощью передатчика, конечно, тоже марки "Филипс", из Гааги могла обратиться к своим подданным в Голландской Индии.

Предприятия фирмы есть в Роттердаме, Харлеме, Амстердаме, Тилбурге, Неймегене, Арнеме, Бреде, Хилверсюме, Амерсфорте и других городах. Половина занятых работают в Эйндховене, пятом по численности населения городе страны. В Эйндховене почти две трети семей связаны с фирмой "Филипс". Концерн это хорошо понимает, и из поколения в поколение убеждает и заставляет людей поверить в то, что Эйндховен - это "Филипс", а "Филипс" - это Эйндховен. "Филипс" - пример капиталистического предприятия - связал людей и город по рукам и ногам; эйндховенские профсоюзы одни из самых послушных, и у левых сил в этом южнонидерландском городе нет опоры. В период обострения и кризисов из высокого здания управления фирмы, на котором неоном сияет слово "Филипс", удавалось контролировать рабочее движение в таких масштабах, что Эйндховен считался городом, в котором не бастуют. Эдуард Басе, проезжая по Голландии в 1928 году, метко написал:

"Заводской автобус фирмы "Филипс" везет нас по красивому кварталу роскошных вилл, скрытых среди деревьев. - Эти виллы построены фирмой "Филипс" для инженеров и ведущих специалистов!.. Мы проезжали мимо длинного ряда современных домов привлекательной архитектуры. - Эти дома в основном принадлежат фирме "Филипс", она построила их для своих служащих... Мы едем в городок с живописно стоящими отдельными домиками в море зелени. - Это городок "Филипса", одно из самых крупных наших капиталовложений; здесь находятся квартиры для рабочих фирмы "Филипс", целый большой городок, который фирма построила по плану лучших архитекторов вместе со школами, детскими учреждениями, больницей, библиотекой и другими социальными объектами... Прекрасные спортивные площадки располагаются по правой стороне дороги. - Это спортивные площадки, которые фирма "Филипс" оборудовала для своих работников... Черт возьми, есть ли в этом городе Эйндховен вообще хоть что-нибудь, чего бы не построила, не организовала, не возвела фирма "Филипс"?! Да, это запущенные и заброшенные здания заводов, которые в Эйндховене не смогли пережить мировой войны и послевоенного кризиса..."

Так писал Эдуард Басе полстолетия назад. Сегодня это можно было бы изложить следующим образом:

"Мы проезжаем большой участок со строгой геометрической архитектурой; здесь 20 различных залов, театр, зал конгрессов, выставочный зал и несколько открытых и крытых спортивных площадок. Это центр проведения свободного времени фирмы "Филипс", который она подарила городу... Сквозь зелень видны вольеры с птицами и клетки с хищными животными в небольшом зоопарке. - Не забудьте посетить парк отдыха "Филипс"... Территория высшей школы, старые и новые здания, входят и выходят студенты. - Технический институт с 1958 года непосредственно связан с научно-исследовательским институтом фирмы по обработке информации, самые способные его студенты становятся сотрудниками "Филипса" уже в процессе учебы... На зеленом лугу - что-то наподобие космического корабля дисковидной формы - Эволуон, самый современный технический музей в Европе. Фирма построила его, израсходовав 30 миллионов гульденов, к 75-летию своего основания в дар городу. Участок подарил не город, его купила наша фирма!.."

И сегодня проносится по Эйндховену: Филипс, Филипс, Филипс... Селение, где в начале нашего века насчитывалось несколько тысяч жителей, превратилось в современный город с трехсоттысячным населением. В достигнутом не должен сомневаться ни турист, ни пенсионер, ни инженер, ни служащий управления, ни тем более рабочий.