"Банановый порт", которого нет в списках городов

Из столицы мы выехали в предрассветных сумерках, когда где-то далеко-далеко из океанских глубин на серую кромку горизонта еще только начинал наплывать бледно-розовый свет грядущего дня. Мой спутник, местный журналист из левой газеты "Унидад" Карлос Лино, которого друзья называли просто Чино (Китаец), настоял на том, чтобы мы выехали как можно раньше.

- По холодку и ехать легче, - сказал он, - и движение на Панамерикане в ранние часы не столь сильное. К обеду доберемся до Давида. Можно было бы выехать и позже, - добавил он, - но в утренние часы, когда солнце не слишком яркое и не стоит над головой, светотени позволяют различать все оттенки зеленого цвета. Ты не налюбуешься пейзажами, которые тебя ожидают. Только и будешь повторять: прекрасно да восхитительно.

- Так ли уж? - посомневался я больше для видимости.

- Не ты первый, не ты и последний, - услышал я в ответ. Не буду подробно описывать дорогу от столицы до Давида.

И не только потому, что это заняло бы много места. Порой трудно подобрать подходящие слова для описания природных красот - их нужно видеть. К тому же в зависимости от времени года, времени суток, от освещенности пейзажи меняют свой вид, свое настроение, выражаемое цветовой гаммой, и это, естественно, передается человеку, который их наблюдает. А виды, открывавшиеся буквально за каждым поворотом Панамериканского шоссе, действительно не могли не вызывать восхищение. Мягкие силуэты гор, подернутые легкой дымкой. Обширные долины, на которых заросли буйной растительности перемежались зелеными пастбищами. Через небольшие, но быстрые речки были переброшены крутобокие металлические мосты. Словом, когда мы добрались до Давида, я был переполнен путевыми впечатлениями.

Впрочем, в канву чисто географических впечатлений вплелись и другие - социальные, бытовые и т. д. Они оставили свой след в виде убогих крестьянских хижин, придорожных "ресторанов" (таких же хижин, только с вывеской на крыше) и даже в образе строгого стража порядка.

Еще в столице я обратил внимание на то, что панамские полицейские расхаживают по улицам чинно, степенно, всем своим видом как бы говоря: "Смотри у меня!" Их действительно побаиваются. А вот стражи порядка на шоссе внушают водителям, как я заметил, больше почтение, чем страх. Особенно те, что патрулируют дороги на мотоциклах. Не таясь и не выглядывая из "засады", они стоят возле своих мощных машин прямо на перекрестках или на обочинах шоссе. И не дай бог, например, превысить скорость там, где установлены дорожные знаки-ограничители. На дорожную полицию не действуют никакие уловки: нарушил - неси наказание тут же, на месте "преступления". При этом господствуют три непреложных принципа: справедливость в отношении всех нарушителей без каких-либо исключений, строгость и выдержанность. Не случайно на стороне ветрового стекла мотоцикла, обращенной к полицейскому, начертан девиз: "Контролируй свои эмоции!"

Полицейский, остановивший нас на шоссе, контролировал свои эмоции и был, как говорится, строг, но справедлив. Карлос долго что-то объяснял ему, показывал рукой в мою сторону, но он был неумолим. Наконец Карлос не выдержал и замахал мне рукой: дескать, иди сюда.

- Не верит, что ты русский журналист и едешь знакомиться с банановой зоной. Говорит, откуда тут взяться русскому... - с отчаянием сказал Карлос, которому, похоже, грозил крупный штраф.

Я кивнул. Теперь полицейский подозрительно рассматривал и меня. И тут я понял: меня опять принимают за "гринго". Пришлось доставать удостоверение, выданное отделом информации министерства внутренних дел.

- Так и быть, поезжайте, - сказал, смягчившись наконец, полицейский. - В первый раз в жизни делаю исключение. Но только для иностранной прессы. - Он улыбнулся мне и взял под козырек. - А вы, - он повернулся к Карлосу и снова стал сухим и строгим, - будьте внимательнее...

Переночевав в Давиде, утром следующего дня мы отправились к цели нашего путешествия - в Пуэрто-Армуэльес, главный "банановый порт" Панамы. Чино не раз бывал в этих краях и выполнял роль гида с явным удовольствием.

- Доедем быстро, тут недалеко, - говорит он, небрежно держа руку на баранке. - Сначала по Панамерикане докатим до границы с Коста-Рикой, там свернем налево и поедем в сторону городка Прогресс Это километров десять. Оттуда до Пуэрто-Армуэльеса вдвое дальше, но зато дорога не хуже.

Мое восприятие природы, пресыщенное вчерашними красотами, теперь несколько притупилось. Пейзажи, проплывавшие за окном машины, казались мне более спокойными, приглаженными. И хотя мы приближались к границе с Коста-Рикой, где, судя по карте, местность должна была быть более гористой, шоссе продолжало стелиться по зеленой равнине. Видневшиеся справа лесистые холмы отодвигались все дальше, их контуры словно размывались в мареве тропического дня.

- В той стороне, - Чино кивнул вправо, - вулкан Бару. Его называют также Чирики. Это высшая точка Панамы - три тысячи четыреста семьдесят пять метров над уровнем моря. Что можно о нем сказать? Очевидно, то же, что говорят про все вулканы. Величественный. Действующий. Правда, пока молчащий.

- Я слышал, что соседнюю Коста-Рику называют "страной вулканов", - сказал я.

- Уж если говорить о вулканах, то "страной вулканов" надо называть Гватемалу, - возразил Чино. - Пожалуй, там вулканов больше, чем в любой другой стране Центральной Америки. Там находятся самые высокие из них - так называемые четырехтысячники. - Он на минуту замолк и, не отрывая глаз от серой ленты Панамериканы, проводил крепким словцом пронесшийся мимо разукрашенный "под попугая" автобус, а потом заговорил снова: - А ведь если вдуматься, то во всей Центральной Америке самая-самая "страна вулканов" - это Панама. Я имею в виду, конечно, не физическую географию. Какую сторону жизни страны ни возьми - настоящий вулкан. Как Бару - величественный, действующий, но пока молчащий. Ну, скажи сам, канал и его зона - чем не вулкан? Извергался не раз, и еще как извергался! Да и в обычное-то время так и пышет народным гневом. А национальная экономика с ее неокрепшим государственным сектором, "присутствием" иностранного капитала и все еще сильными позициями олигархии - чем не вулкан? А что уж говорить о социальных проблемах, иллюстрацией которых служат взрывы и извержения в виде забастовок и народных манифестаций? Нет, что ни говори, - твердо повторил он, - а Панама - это вулкан на вулкане. Некоторые из них пока бездействуют, молчат. Пока молчат...

Разрисованные 'под попугая' автобусы - неотъемлемая принадлежность Колона

Так за разговорами мы докатили до самой границы с Коста-Рикой с ее таможней и вереницей машин перед контрольно-пропускным пунктом. Панамерикана побежала дальше, на запад, а мы круто свернули и двинулись вдоль границы "вниз", на юг. Справа вдоль шоссе растянулся поселок. Чино притормозил и остановился на обочине.

- Пошли в Коста-Рику, - пригласил он. - Освежимся пивом.

Мы сходили в Коста-Рику, выпили тамошнего пива и двинулись дальше.

Километров через десять на окраине Прогресо, крохотного городка с населением в полторы-две тысячи жителей, Карлос остановился около невзрачного дома, над крышей которого развевался панамский флаг. "Я сейчас", - бросил он на ходу и исчез в дверях. Вскоре он появился в сопровождении невысокого, плечистого человека с густой черной шевелюрой и такими же густыми черными, коротко подстриженными усами.

- Знакомься, - сказал Чино, усаживаясь за руль. - Это Хуан, один из руководителей профсоюза трудящихся компании "Чирики лэнд". Он поедет с нами.

Плечистый панамец устроился на заднем сиденье машины, крепко стиснул мою ладонь и скороговоркой представился:

- Хуан Валь...

И тут же добавил:

- Просто Хуан - и все тут.

"Хуан так Хуан, так даже лучше, - подумал я. - Тем более что фамилию он так бормотнул, что и не разобрать, а переспрашивать вроде неловко".

- Сейчас сгоняем в Пуэрто-Армуэльес, - сказал Чино. - Посмотрим поселок, сходим на причал, поговорим с рабочими. Хуан нам поможет в этом. Потом побеседуем с генеральным секретарем профсоюза - он к тому времени подъедет.

'Банановый' причал в Пуэрто-Армуэльесе

Сразу за последними домиками Прогресо по обе стороны шоссе потянулись банановые плантации. Когда они окружили нас со всех сторон, Чино произнес сакраментальную фразу:

- Ну вот, теперь мы находимся в самом сердце панамских владений "Юнайтед фрут".

Некоторое время ехали молча. Наконец бананы уступили место кустарнику, заросли которого вплотную подступали к шоссе с двух сторон. Когда кустарник редел, в "окна" можно было увидеть песчаные дюны, сливавшиеся с густыми зарослями мангров.

- Бухта Чарко-Асуль, - произнес Хуан и ткнул пальцем в стекло, показывая на мангры.

Но вот придорожный кустарник исчез совсем, и взору открылся длинный пляж. На грязном сером песке вразброс стояли хижины, слепленные бог весть из чего. Тут и там виднелись кучи мусора. А на серый песок размеренно накатывались тяжелые свинцовые волны Тихого океана и так же неспешно, с мерным шумом откатывались назад, оставляя после себя на пляже огромные валы сизой грязной пены.

"Совсем как в зимние дни под Лимой, на пляже Мамакона", - подумал я, наблюдая знакомую картину.

Пейзаж, ради которого я совершил это долгое путешествие, поразил меня своей примитивностью. Воображение рисовало приличный порт с подобающими зданиями и сооружениями - пусть небольшой, думалось мне, но все-таки приличный, как-никак океанский. Однако то, что я увидел, никак не соответствовало привычному понятию "порт". Перед моими глазами был один-единственный длинный дощатый причал с двумя ржавыми нитками железнодорожной колеи, повисшие над причалом стрелы двух портовых кранов, напоминавшие застывших над водой цапель с опущенными клювами, пароход, приткнувшийся боком к причалу, и еще два таких же белых парохода в море, на рейде.

- Это и есть главный "банановый порт" Панамы, - раздался над ухом хрипловатый голос Хуана. - Здесь штаб-квартира "Чирики лэнд".

Машина, проехав между двумя рядами дощатых домов, выкрашенных в разные цвета, преимущественно в зеленый и розовый, но с одинаковыми - из оцинкованного железа - крышами, выкатилась на берег и остановилась возле самого причала. Его называют здесь "банановым терминалом". Ничего экзотического, "юнайтед-фрутского" обнаружить не удалось и на самом причале. Посередине тянется железнодорожный путь, который подходит к самому концу терминала. Никаких складских помещений, никакого особого оборудования. Правда, причал выдвинут далеко в море, но от этого он вовсе не выглядит необычным.

- "Чирики лэнд" вывозит отсюда бананы на судах бывшего "Белого флота", - рассказывал Хуан, пока мы шагали к пришвартованному у дальнего конца терминала банановозу. - Бананы подвозят в железнодорожных вагонах. Когда судно встает под погрузку, работы ведутся утром и вечером. Вести погрузку днем, в жару, не рекомендуется, чтобы не пострадали фрукты.

На корме банановоза было четко выведено его название - "Адмирал" и порт приписки - Сула (Гондурас). Судя по ослепительно белым бортам, это был типичный представитель "Белого флота". Здесь, возле "Адмирала", мы побеседовали с двумя свободными от работы грузчиками. Сначала сдержанно, потом довольно свободно они рассказывали о своем житье-бытье, об условиях работы "на компанию", о нелегком социальном положении трудящихся и их семей.

- Я читал, что компания делит свой персонал на четыре категории, которые здесь, в Пуэрто-Армуэльсе, условно называют золотыми, серебряными, медными и еще какими-то, не помню точно какими. Вот вы, например, к какой из них относитесь? - спросил я.

- О-о-о... - вмешался Хуан. - Грузчики здесь - привилегированный слой.

- А все-таки? - настаивал я.

- Мы живем вон в том поселке. Он называется "серебряным", - сказал один из грузчиков и махнул рукой в сторону берега. - Только сами мы не "серебряные". Мы - "медные".

- Что так? - деланно удивился я.

- "Золотые" - это "гринго" и другие иностранцы, - пояснил второй грузчик. - "Серебряные" - это панамские служащие компании, народ тоже высокооплачиваемый. Ну а мы, рабочие, - "медные". Мы - это грузчики, портовики, железнодорожники, шоферы, дорожники. Сюда же относятся и те плантационные рабочие, которым доверяют уборку урожая.

- Слышал я, будто в конце прошлого века и даже в начале нынешнего, когда "Юнайтед фрут" еще только пускала корни в панамскую землю, она платила зарплату американцам золотыми монетами, панамским служащим - серебряными, остальным - медными, - снова включился в разговор Хуан. - Отсюда и пошло. Нынче о монетах никто, конечно, не вспоминает. А вот что касается условий труда и еще больше - условий жизни, то деление это сохраняется в полной мере. Проедем по поселкам - сами увидите.

- А что же насчет какой-то четвертой категории? - спросил я. - Хорошо помню, что перечислялись четыре.

Грузчики переглянулись между собой, пожали плечами.

- Да ведь это он о гуайми говорит, - воскликнул Чино. - Точно, о гуайми. - И, повернувшись ко мне, объяснил: - Самыми забитыми и эксплуатируемыми в компании всегда были индейцы гуайми. "Гринго" их и за людей не считали. Потому и относили к категории, которую называли "никакая". Дескать, индейцы - не люди.

Индейцы гуайми - члены сельскохозяйственного кооператива 'Одиннадцатое октября'

Мы побывали в "серебряном" поселке, где живет "привилегированный" трудовой люд - грузчики, портовые рабочие, железнодорожники. Он состоит всего из двух улиц, на которых стоят дома из цемента. "Лучший строительный материал в нашем климате", - сказал про них Хуан. Двухэтажные дома, в которых обитают семьи рабочих, разделены между собой неглубокими бетонными канавами - в них сливают бытовые отходы и нечистоты, которые стекают прямо в море. В узких проходах между домами на веревках сушится белье. Ни о каких коммунальных удобствах тут нет и речи.

Потом мы посетили район, где живут "белые", - тот, где на асфальтированных улочках, в окружении цветущих деревьев и ярких тропических цветов на подстриженных газонах стоят аккуратные коттеджи, в которых живет высокооплачиваемый американский персонал "Юнайтед фрут".

- Да, в том районе, где поселились "гринго", жить можно, - меланхолически произнес Хуан, когда мы закончили знакомство с "банановым портом". - Кстати, тот район называют "золотым кружком". Видно, компания в былые времена и вправду платила своим служащим золотыми монетами...

Когда в стороне от шоссе снова потянулся серый пляж со скопищами хибар, Хуан, не отрываясь от окна, попросил Чино ехать помедленнее и стал мне объяснять:

- Вон те жилища из кусков жести, фанеры, старых досок растут на камнях и на песке, где придется и как придется. Тут селятся в основном безработные. Люди приходят в Пуэрто-Армуэльес в поисках работы. Не находят ее, а податься некуда. Вот и остаются тут, надеясь на случайный заработок. Лепят лачугу и живут кто чем может. Тут нет ни улиц, ни переулков, нет даже сточных канав. Среди этих безработных бедолаг много вчерашних плантационных рабочих, которых компания выставила за ворота как больных или политически неблагонадежных.

За окном машины промелькнула рощица кокосовых пальм, потом потянулись заросли кустарника, которые вскоре сменились нескончаемыми рядами банановых "деревьев".

- Кстати, каково население Пуэрто-Армуэльеса? - спохватился я.

- Может, полторы тысячи, может, две, - ответил Чино.

- Пожалуй, побольше будет, - не согласился Хуан и, почесав переносицу, добавил: - Смотря как считать - с окрестностями или без них.

Чино остановил машину, достал из ящичка карту шоссейных дорог Панамы и полез в таблицу населенных пунктов.

- Портобело, Прогресо, Пукуро, - читал он, ведя пальцем по колонке с названиями населенных пунктов и числом их жителей. - Пуэрто-Нуэво, Пуэрто-Каймито, Пуэрто-Обальдиа... А где же Пуэрто-Армуэльес?..

Мои спутники переглянулись. Чино снова впился глазами в таблицу, снова перечитал названия населенных пунктов на "П" и снова не обнаружил Пуэрто-Армуэльеса. На лице его возникло выражение недоумения и злорадства:

- Вот уж никогда бы не подумал, что главный "банановый порт" страны может не оказаться в списках, - признался он. - Не иначе как в угоду "Мамите Юнай" составители "забыли" про Пуэрто-Армуэльес. Иначе пришлось бы указывать и его население. И тогда все узнали бы, сколько панамцев мучается в ужасных условиях "бананового царства". А так все выглядит пристойно: дескать, Пуэрто-Армуэльес не населенный пункт, а всего-навсего причал...

Прошло несколько лет. Весной 1989 года я снова побывал в банановой зоне и главном "банановом порту" Панамы. Его улицы и короткая набережная стали чище. На стадионе поднялись мачты вечернего освещения. На месте ветхого дощатого дома, в котором размещался профсоюз рабочих банановых плантаций, появилось солидное каменное здание с залом заседаний, рабочими кабинетами, радиостудией, откуда профсоюз ведет вещание на всю зону.

В таких лачугах ютятся многие жители Пуэрто-Армуэльеса

Резко выросло население Пуэрто-Армуэльеса. Перепись, правда, не проводилась, и мне называли разные цифры - 40, 50, даже 70 тысяч жителей. Бурный рост городка вызван прежде всего тем, что в 80-е годы здесь велось довольно интенсивное строительство, требовавшее большого количества рабочих рук.

В первую очередь это относилось к сооружению поблизости нефтяного порта и нефтепровода, по которому теперь американская нефть, привозимая с Аляски, перекачивается на Атлантическое побережье, минуя Панамский канал. Одновременно расширялось и благоустраивалось шоссе, соединяющее Пуэрто-Армуэльес с Панамериканской магистралью, оживилось и строительство жилья. Потребность в дополнительной рабочей силе возникла также при закладке обширных плантаций африканской масличной пальмы.

Но строительный бум - явление временное. Стройки окончились, и занятые на них рабочие - а ими в большинстве своем были вчерашние крестьяне - оказались не у дел. Социальные проблемы снова дают себя знать, и все возвращается "на круги своя".